меня высшая и святейшая из обязанностей», – написал на пороге своего 34-летия.

Его воображение надолго могли захватить вещи и образы, почти и не замечаемые другими. Ветка майской сирени, букетик ландышей, пение соловья, ароматы и шорохи летней ночи, вид из окна, старая картина, улыбка женщины, цвета зори, переменчивые краски моря и многое другое, извечно-мимолетное, запечатлевалось, волновало и воодушевляло.

Он был поэтом по призванию, по своему земному предназначению. Именно поэтому так взволнованно и придирчиво относился к своему творчеству.

«Сам я себя считаю даровитым и много жду от себя, но, кажется, это только самолюбие и я сойду в могилу заурядным стихотворцем. Ради своего рождения и положения я пользуюсь известностью, вниманием, даже расположением к моей Музе. Но великие поэты редко бывают ценимы современниками. Я не великий поэт и никогда великим не буду, как мне этого не хочется», – делал беспощадный вывод тридцатилетний великий князь.

Перед титанами склонялся беспрекословно, но всегда мучил вопрос: как у таких гениев, как Пушкин и Шекспир, получается совершенство даже в простых вещах? Это чудо несказанное, это дар Божий. Почему же он, не представляющий жизни без поэтического сочинительства, почему он не может, как они, почему ему так трудно все дается и редко когда получается, как хотелось бы.

«Я все более сомневаюсь в своих силах. Другие в мои годы так много уже сделали. А между тем самолюбия у меня – неисчерпаемая бездна. Все мечтаю, что и меня когда-нибудь поставят наряду с великими деятелями искусства. Про кого бы из художников я не читал, все примеряю на себя, вчитываюсь, присматриваюсь, что б заметить, нет ли в развитии моего дарования чего-либо сходного с постепенным совершенствованием великий людей художества. И мне временами представляется, что иссяк во мне источник вдохновения».

Такую запись оставил в дневнике 33-летний Великий князь Константин Константинович в конце 1891 года. Сомнения не оставляли. Знал, что не сумел сказать так, как делали великие до него, не постиг таинства их мастерства.

У него уже было имя; под псевдонимом «К.Р.» было опубликовано два сборника стихов, получившие в газетах и журналах сочувственные отклики, а крупнейшие художники слова А.А. Фет, А.Н. Майков, И.А. Гончаров прислали ему одобрительные письма.

В свою очередь, «первый композитор России» Петр Ильич Чайковский сочинил несколько романсов на его стихи, ставших сразу очень популярными. Творческая дружба с Чайковским давала много уму и сердцу. Смерть композитора стала тяжелой утратой.

В дневнике 24 октября 1893 года записал: «В эту минуту получил телеграмму от Модеста Чайковского: Петр Ильич в 3 часа ночи скончался. Сердце болью сжимается. Я любил его и почитал как музыканта. Мы были в хороших, сердечных отношениях, мне будет недоставать его. Мы с ним переписывались, у меня хранится немало его писем».

Натура Великого князя трепетно реагировала на все, что давало пищу чувству, вызывало сильные эмоции, порой доходившие до экзальтации. Его происхождение, воспитание и окружение обязывали быть сдержанным, управлять собой даже в самых необычных ситуациях. И он выдерживал почти все 57 лет своей жизни.

Для любого поэта-лирика, а К.Р. принадлежал к числу таковых, летопись его жизни, «биография души» – стихи. Там о многом сказано, все объяснено, все… кроме самого сокровенного.

В душе моей загадочной есть тайны,

Которых не поведать языком,

И постигаются случайно

Они лишь сердцем, не умом.

Так написал Великий князь в стихах, посвященных своей жене через три месяца после венчания.

Константин Константинович женился в апреле 1884 года на немецкой Принцессе Елизавете (Елизавета-Августа-Мария-Агнесса) Саксен-Альтербургской, получившей в России имя Елизавета Маврикиевна. Он был тогда на пороге двадцатишестилетия; его избраннице только недавно минуло девятнадцать лет. Это был выбор Великого князя.

Милая, скромная, улыбчивая Принцесса покорила сердце Константина Константиновича. Ему так было уютно, когда приезжал в Альтенбург («Старгород», как шутливо, на русский манер, называл князь этот небольшой немецкий городок – столицу герцогства). Ему казалось, что рядом с ней будет тепло и спокойно, именно так, как грезилась семейная жизнь.

В пользу этой партии была очень расположена мать Константина Великая княгиня Александра Иосифовна, сама урожденная Альтенбургская принцесса (Елизавета приходилась ей двоюродной племянницей). Убеждение Мама́ тоже сыграло свою роль.

Венчание состоялось в Большой церкви Зимнего Дворца, и впечатления от бракосочетания Константин Константинович отразил в дневнике:

«Отец Янышев венчал нас. Я внимательно следил за ходом службы, стоял смирно, часто крестился и горячо молился. Она тоже крестилась часто, но неправильно, как католички. Вот нам дали кольца. Отец Янышев обращался к Елизавете по-немецки, чем она была очень тронута. Шаферами были Митя и Петюша[56]. Митя по моей просьбе надел на меня венец, а потом держал его над головой. После слов: «Господи, Боже наш, славою и честию венчай я» – я видел уже в Елизавете свою жену, которая дана мне навеки, которую я должен любить, беречь, холить, ласкать».

Через четыре дня, 19 апреля 1884 года, записал: «Она моя жена. Я давно не был так счастлив».

Однако довольно быстро после свадьбы Константин понял, что он не найдет в жене душевного друга. Елизавета оказалась слишком простой, обреченно заземленной. Он знал об этом раньше, но думал, что сможет перебороть незатейливость вкусов и представлений своей «Лилиньки». К тому она не приняла Православия, осталась лютеранкой, а это не могло способствовать подлинному, душевному единению.

«Со мною у нее редко бывают настоящие разговоры. Она обыкновенно рассказывает мне общие места. Надо много терпения. Она считает меня гораздо выше себя и удивляется моей доверчивости. В ней есть общая Альтенбургскому семейству подозрительность, безграничная боязливость, пустота и приверженность к новостям, кажущимся мне не стоящими никакого внимания. Переделаю ли я ее на своей лад когда-нибудь? Часто мною овладевает тоска».

Такие мысли владели Великим князем уже через несколько месяцев после свадьбы. Елизавету главным образом интересовало и увлекало то, что заботило большинство окружающих, но что оставляло равнодушным мужа-поэта.

Константин Константинович изо всех сил стремился увлечь жену темами высокими, проблемами вечными: Жизнь и Смерть, Дух и Плоть, Свет и Тьма. Не раз вступал с ней разговоры о Боге и потаенном смысле всего сущего. Читал и излагал собственное понимание различных мест Священного Писания, делился мыслями и впечатлениями по поводу различных литературных произведений.

Он уже много лет просто боготворил Достоевского, его произведения открывали столько важного и до того не высказанного. К.Р. считал Достоевского не только большим писателем, но и пророком. Он сам с ним несколько раз встречался, слушал авторское чтение произведений, всегда почти вызывавшее слезы, а затем