III

Восстановление финансовой стабильности, символом которой стал возврат к золотому стандарту, было напрямую связано с политикой поддержания мира и подавления экспансионистских порывов как справа, так и слева. Обеспечение консервативной стабильности накладывало обязательства на каждую страну, в том числе и на Соединенные Штаты и Британию, причем не в меньшей степени, чем на Францию и Японию. Гнетущая дефляция 1920–1921 годов делала эти обязательства ощутимыми и в Америке, и в Британии. Но наряду с основными общими чертами, положение каждого участника дуэта лидеров имело свои особенности. Их отличала готовность делать инвестиции в создание нового статус-кво. Сложные переговоры в Версале показали, что исходные позиции даже стран-победительниц, участвовавших в создании нового порядка, были далеко не одинаковыми.

Франция, которой война принесла тяжелейшие разрушения, оказалась как никогда в зависимом положении. В 1920 году французский министр общественных работ подсчитал, что в результате выхода из строя расположенных на севере страны угольных шахт Франция будет вынуждена импортировать 50 млн тонн угля ежегодно, притом что годовая потребность страны в угле составляла 70 млн тонн. В то же время Британия сократила поставки угля на мировой рынок с 80 до 33 млн тонн, из которых Франция могла рассчитывать не более чем на 18, да еще и в условиях постоянного роста цен, обусловленного обесцениванием франка[1075]. Передача Саара под контроль Франции позволяла ей ежегодно получать 8 млн тонн угля. Для восполнения дефицита Париж требовал, чтобы в рамках репарации Германия ежегодно поставляла во Францию 27 млн тонн угля со своих шахт в Руре. Но начавшиеся весной 1920 года поставки угля из Германии смогли удовлетворить лишь менее половины ожидаемого объема.

Не столь видимой, но не менее острой была проблема военных долгов. Отношения между Францией и Германией слишком часто воспринимаются упрощенно, как столкновение националистических сил по двум берегам Рейна. Но на самом деле репарационная политика определялась сложными отношениями между Парижем, Лондоном и Нью-Йорком. Эти сложные отношения оставались в тени, что подтверждало влияние, которым пользовался Вашингтон. После Парижской конференции Вашингтон делал все, чтобы вопрос о выплате репараций не увязывался с вопросом о выплате военных долгов. Европейские страны полагали, что от этого вопроса все равно не уйти. На протяжении всего лета 1920 года Париж находился в очень непростом положении, не позволявшем ему вернуть небольшие кредиты, полученные в Испании и Аргентине. Гораздо большее беспокойство в Париже вызывала сумма в 250 млн долларов, составлявших долю Франции в первом кредите, полученном в 1915 году через банковскую группу Дж. П. Моргана. Для выплаты этой суммы Франции пришлось взять на Уолл-стрит заем под унизительные 8 %[1076]. Вашингтон держал паузу, а Париж в течение нескольких недель только что наступившего 1921 года находился на грани дефолта.

Британское правительство с 1919 года предлагало коллективное списания долгов внутри Антанты. Но администрация Вильсона наложила вето на это предложение. В феврале 1920 года, доведенное до отчаяния отказом США идти на какие-либо уступки, руководство министерства финансов Соединенного Королевства обдумывало более радикальные меры. Британия в одностороннем порядке приступит к осуществлению предложенного Кейнсом плана и откажется от выплат. Признавая свои обязательства по долгам перед Америкой, Лондон откажется от претензий к своим бывшим союзникам. И Вашингтону ничего не останется, как сделать аналогичный beau geste. Министерство иностранных дел было в восторге от этого предложения, полагая, что такой шаг станет свидетельством доброй воли Британии «на многие поколения вперед», обеспечив ее «неоспоримое моральное лидерство в мире». Однако британские дипломаты были далеко не уверены в том, что этот шаг заставит Вашингтон «устыдиться и последовать британскому примеру»[1077]. Разумеется, инициатива Британии не встретила поддержки. Администрация Вильсона согласилась на отсрочку по выплате процентов по британским долгам, обусловив это, однако, предварительным урегулированием вопросов, касавшихся репараций, и формальным обещанием воздерживаться в будущем от любой дискриминации в отношении США в торговой политике Британской империи.

Министр финансов Остин Чемберлен был возмущен. Британская империя не допустит, чтобы в отношении ее кредитов выдвигались какие-либо условия. Между британским и американским правительствами не может существовать письменных договоренностей такого рода. Британия должна сохранять полную свободу действий. Суверенитет представляет собой высшую ценность[1078]. «Американцы живут на другом континенте и, я бы сказал, в другом мире». В завершение Чемберлен отметил: «Совершенно бесполезно критиковать США за их обособленность, слепоту и себялюбие, притом что наше чувство собственного достоинство не позволяет нам выступать в роли ходатаев, выпрашивающих то, чего давать не очень хотят»[1079]. В результате в конце года в американскую столицу отправилась делегация для проведения двусторонних переговорах о задолженности.

Франция не располагала той финансовой подушкой, которая позволяла Британии выбирать линию поведения. Средства на восстановление севера страны можно было при необходимости собрать за счет налогов, внутренних заимствований либо, если придется, за счет инфляции как налога на сбережения. Значительные внешние долги Франции – 3 млрд долларов Америке и 2 млрд долларов Британии – предстояло выплатить золотом или в долларах. Если исключить такое чудо, как увеличение экспорта, совершенно невозможное в условиях агрессивной дефляции, проводимой США и Британией, и разрушительного сокращения импорта важнейших товаров, единственным источником валюты оставались репарации. Именно с намерениями консолидировать претензии Франции в январе 1921 года Аристид Бриан принимал пост премьер-министра, после того как Мильеран был избран президентом[1080]. Подобно Мильерану, Бриан начинал свою политическую карьеру как социалист, ориентировавшийся на проведение реформ, но был подвергнут остракизму со стороны левых за свое стремление к власти. Его имя как премьера-интернационалиста военного периода ассоциировалось с наиболее агрессивными военными целями Франции. В 1921 году он вернулся во власть, полный решимости добиться установления мира. Это было тем более необходимо, поскольку после подавления капповского путча в Германии к власти пришло правительство партии Центра, а выборы, состоявшиеся в июне 1920 года, строились на провокации, ставшей возможной, похоже, вследствие того, что Америка не собиралась поддерживать своих бывших союзников. На начавшихся в марте 1921 года переговорах о репарациях Германия предложила абсурдно низкую сумму в 30 млрд золотых марок, что делало компромисс невозможным.