— О чем ты думала?

Вот ее шанс — показать ему, какую жизнь она хочет. Научить обращаться с ней, как с женщиной, а не вещью.

— Я думала о том, как хотела бы проводить с тобой время.

Она ощутила, как напрягся Дагмар, окаменел под ее рукой.

— Я хочу вести себя с тобой правильно. Если ты скажешь, я все сделаю.

Свободной рукой Марина прижала к себе фонарь с черной свечой, словно он мог придать ей сил осмелиться сказать то, что она должна.

— Я никогда не прощу того, что ты сделал. В этом была и моя вина, я знаю. Но ты обещал, что насилия не будет. — Марина перевела дыхание, собираясь с мыслями. — Я бы должна тебя ненавидеть, но… не могу. Вместо этого мне хочется попробовать создать что-то между нами. Чтобы вместо этого воспоминания, у нас были другие. Счастливые и красивые. Я хочу свиданий, романтики, ухаживаний. Удивлять тебя. И чтобы ты удивлял меня.

Фух, она сказала это. Призналась не только в своем желании, как там, в лесу, но и в своих чувствах. В том, что мечтает о будущем вместе с ним.

Дагмар так долго молчал, что Марина уже отчаялась услышать ответ. Может, он считает ее слова глупостью? Наивным бредом?

Марина прикрыла глаза, чувствуя, что сил остается все меньше. Бессонная ночь и напряженное утро наконец закончились, выпив из нее все силы.

Дагмар снова безошибочно уловил ее состояние, тихо прошептав:

— Поспи пока. А когда приедем, я тебя удивлю.

Да я гребаный предсказатель. Херов провидец. Я действительно удивил Марину. Вот только не так, как задумывал. Знал бы, как все произойдет, бежал бы от крепости так далеко, как только мог.

Боже… Может, я как-то проклят? Кажется, наши отношения с Мариной обречены на то, чтобы оставаться ненормальными и вот такими… сломанными, что ли. Без шанса их исправить и хоть немного починить.

Обратную дорогу, после нашего разговора, она спала. Тихонько посапывала, так и не убрав свою крохотную ладошку с моей руки. А я думал… Не мог выбросить из головы то, что случилось в лесу.

Она творила что-то сумасшедшее. Настолько безумное, что даже Лилино зелье не могло справиться с теми вспышками возбуждения, которые почти ослепляли.

Возможно ли быть более идеальной? Совершенная женщина. Наконец, она была влажной от желания ко мне и признавалась в этом. А я… я даже не мог рассказать ей о том, что сделал.

Безумие. И оно охватывало меня все больше. Я хотел делать для Марины ВСЕ. Но делал все неправильно. Ошибка за ошибкой. Чертов косяк с украшениями… Это я запомню на всю жизнь. Хуже не придумаешь. Как я мог быть таким идиотом?!

За все время она лишь один раз упомянула о том, что я натворил. Но даже этого единственного раза хватило на то, чтобы я ощутил себя последним дерьмом. Я ненавидел себя и понимал, что совершенное будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. И как бы я ни пытался, чувство вины не облегчить.

Но я бы мог… Я бы мог постараться сделать так, что воспоминание об этом потускнеет. Как сказала Марина: заменить его другими. Счастливыми, яркими, красочными. Сказочными.

Всю дорогу меня преследовало воспоминание о том, как она говорила о лесе, о том, что могла бы жить там. И что рядом было бы древо с волшебными листьями.

Больнее всего было то, что она спросила, какое желание загадал бы я. Как по живому резала, вынимая из меня кишки.

Тех крупиц, которые она рассказала о родителях, хватало, чтобы понять, что они еще большие долбоебы, чем мои.

Вряд ли у Марины было детство. Вряд ли у нее вообще была нормальная жизнь. Наверняка она мечтала о том, что есть у каждой девушки, но для нее теперь упущено. Все эти глупости вроде первой любви, свиданий с мальчишками, тайные записки, глупые подарки, поцелуи украдкой и чем они там еще занимаются.

У нее этого не было. Но я-то мог дать ей все это! Если бы только мне хватило мозгов сначала вытащить из нее подробности ее жизни, а не набрасываться на нее.

Я не мог удержаться и все время смотрел на Марину. На то, какой беззащитной она становилась во сне. Совсем ребенок. Фотографировал ее каждые пять минут, боясь упустить даже секунду рядом с ней.

Я попал… Бесповоротно. По уши в ней, и уже не выбраться. Я бы отдал все, чтобы снова ощутить на себе ее взгляд. Когда она смотрела на меня, будто заживо сдирая кожу. Перед ней я чувствовал себя беззащитным и слабым. Как будто она могла увидеть абсолютно ВСЕ, что скрыто у меня внутри. Страшно. Даже перед Мариной я не мог так открываться. Никто, а тем более она, не должен знать о моих слабостях. Но ее глаза, пока смотрела на меня, мерцали той странной бирюзой.

В тот моменты мы были близки, как никогда. Возможно, Марина этого не ощущала, но я чувствовал, что между нами зарождается тонкая связь. На грани инстинкта. Такая, которую невозможно даже объяснить. Эта связь была кроваво-алой и пахла кленовыми листьями.

И я уже знал, что устрою для нее. Подарю ей сказку, которую она подарила мне.

Марина проснулась, когда мы уже подъезжали к крепости. Я старался не разбудить ее, тихо давая по телефону последние указания, что и как нужно подготовить.

Наверное, я и вправду утратил бдительность, потому что заметил автомобиль матери только когда вышел из машины.

Ее пафосная тачка была брошена у стены, перекрывая подъезд к воротам. Так, словно ее вообще не заботило, как будут въезжать остальные.

Если онв приперлась сюда, значит, наверняка случится какое-то дерьмо. И все, что я могу, — это попытаться оградить Марину от встречи с ней.

Вздернув брови, она с удивлением разглядывала машину, а я отчаянно придумывал что бы наврать про нее. Именно сейчас мозг вообще перестал соображать.

Как назло, способность мыслить отбило не только у меня.

Борис выбрался из машины и вопросительно уставился на меня:

— Инна Семеновна здесь? Ты не предупреждал, что она приедет.

Не предупреждал, потому что сам не знал! Вот дебил! Почему у него язык не сгнил, когда умудрился напороться на проклятье?!

Я чувствовал, как рядом напряглась Марина. Каждой клеткой тела ощущал, как она становится все настороженнее.

Она понимала, что что-то происходит, но не могла понять что именно. А я не знал, как ей объяснить.

Хуже того, что к запаху матери примешивался и запах Дианы. И это был не просто дух, оставшийся на одежде или коже — она приехала вместе с матерью.

Но самое худшее только надвигалось.

— О, твоя мамаша здесь? — Маттиас постучал по ярко-красному капоту. — Она все еще зовет тебя «Сынулей Сатаны»? Предвкушаю веселье.

Теперь мне уже окончательно сорвало резьбу.

— Лучше заткнись.