– Милая, все хорошо, – успокоил ее Турвишар.

– Вы сказали, чтобы я зашла за вами перед началом карточной игры, – напомнила она ему.

– Ах да, точно! – Турвишар щелкнул пальцами и улыбнулся. – Ну, не буду мешать собрату-книголюбу, – сказал он Кирину. – Пожалуйста, оставайся здесь и читай, если хочешь. А меня, увы, ждут в другом месте.

Кирин прикусил губу.

– Игру, случайно, затеял не Джарит Миллигрест?

Турвишар нахмурился и кивнул.

– Меня пригласили на нее, – признался Кирин. – Ваза с павлиньими перьями у двери, верно?

– Да, – сказал Турвишар. – Идем, я покажу дорогу.

– Постой, Гадрит! – воскликнул я и быстро сел. Слишком быстро сел. У меня поплыло перед глазами и накатила тошнота.

– Не кричи, – буркнула сидевшая рядом Тьенцо. – Я не хочу слышать это имя, когда у меня такое похмелье. Да и вообще не хочу. Никогда.

Тераэт застонал и с силой придавил к голове подушку.

Мы оказались на выложенном кирпичом дворике, рядом с ямами для костров. Я хотел просто узнать, как дела у Тьенцо, и убедиться в том, что после ритуала с ней все хорошо. Но когда я ее нашел, с ней уже был Тераэт. Он достал откуда-то несколько бутылок вина ванэ, потому что «успешное возвращение из Маэваноса нужно отпраздновать». Потом к нам заглянул Док, и он принес целый бочонок крепкого кокосового рома, который гонят триссы. Что было дальше, я помнил нечетко.

– Ох, голова… – Я потер большими пальцами виски. – Нет, я хотел сказать… после всего, что произошло… ой, у меня глаза болят.

Так что я собирался сказать? Я был уверен, что это что-то важное.

Кто-то уронил рядом с моим ухом целую полку с цимбалами – по крайней мере, мне так показалось, когда на землю упал поднос. Клянусь, гул от него пробрал меня до костей. Судя по недовольным звукам, которые издали Тьенцо и Тераэт, они разделяли мои чувства.

– Жалкое зрелище, – сказал Док, хотя улыбка на его лице свидетельствовала о том, что происходящее его забавляет. – Я полагал, что уж де Моны-то пить умеют. Разве у них нет заклинания на этот случай?

– Полгода! – протестующе воскликнул я. – Я прожил в Синем дворце всего полгода. Мия не успела меня научить лечить похмелье. Это что у тебя – чай?

– У меня и рисовая каша есть, – сказал Док. – Просыпайтесь, любовнички. Позавтракайте, это вам поможет.

Я моргнул и огляделся. Все мы отрубились в различных состояниях у ямы для костра, подтащив к нему большие подушки, которые Братство держало именно для таких целей. Однако важнее всего было то, что мы были полностью одеты. Значит, от каких-то сексуальных проказ вчера ночью мы, скорее всего, удержались.

Отлично.

– Ха-ха, – сказал я и ухватился за протянутую мне руку. – Сколько мы выпили?

– Все, – сказал Док. – Это было потрясающее зрелище.

– Пожалуйста, заткнитесь, – простонала Тьенцо. – Я вас ненавижу.

Спотыкаясь, я направился к ней, но вдруг обнаружил, что сижу на бордюре из кирпича. Я сделал вдох и попытался остановить мир, который завертелся у меня перед глазами.

– Ага, ты думаешь, что тебе сейчас плохо, – пробормотала Тьенцо. – Погоди, вот доживешь до моих лет… Я уже не могу пить так, как раньше. – Она свирепо взглянула на Дока. – А ты почему трезвый? Ты же пил наравне с нами, мерзкий старикашка.

– Я двадцать лет управлял баром. Я знаю, когда нужно остановиться.

– Гадрит, – повторил я.

Тераэт со вздохом снял с головы подушку.

– И что с ним?!

– Столько всего произошло… – Я скорчил гримасу. Все вокруг было громким, ярким и ужасным. – Вот тебе урок: никогда не смешивай вино ванэ и ром.

– Вот тебе урок: никогда не смешивай вино ванэ и жизнь. – Тераэт встал – медленно и осторожно, словно ему тоже было тяжело сохранять равновесие. – Соберись. Что ты там говорил про Гадрита?

– Он не умер.

– Нет, умер, – сказал Док. – Ты все еще пьян. Пойдем. Выпьешь чаю и, может, даже съешь что-нибудь. Тогда тебе станет лучше.

– Нет, малыш прав, – сказала Тьенцо. – Никали, Гадрит всех обманул.

То есть она знала Дока еще в те времена, когда его звали Никали Миллигрест. Это нужно запомнить.

Док-Териндел-Никали удивленно посмотрел на нее.

– Это имя, как и многие другие, осталось далеко в прошлом, как и многие другие. Теперь я Док. – Он нахмурился. – Ты о чем? Я сам убил Гадрита. Он мертв, а его душа в руках Таэны.

– Нет, он не умер, – сказала она. – Эта крыса нас обманула… Рисовая каша – отличная мысль.

– Я требую объяснений.

– Твою мать! Ты получишь свои объяснения, но только после того, как я получу проклятый завтрак! – воскликнула она.

Док рассмеялся.

– Да, ваше величество.

Он помог Тьенцо подняться и проводил ее к столу, где уже расставил миски – для каждого из нас, включая Тераэта. Но я был не настолько наивен, чтобы полагать, будто Док изменил свое мнение насчет своего «дерзкого» сына.

Знает ли Тераэт, что он – сын Дока? Я напряг память, пытаясь вспомнить, всплывала ли эта тема вчера, когда мы пили. Я точно не мог сказать. Мы о многом говорили. Я смутно помнил, что Тераэт несколько часов болтал о том, как Атрин Кандор проклял реку Зайбур, чтобы создать озеро Джорат, и почему это было гениальное стратегическое решение.

Тераэт взял в руки одну из мисок и посмотрел на нее.

– Да, – сказал Док. – Каждая порция отравлена моим собственным лекарством от похмелья. Так что, по крайней мере, вам не придется страдать от головной боли. – Он взял миску и положил в нее кашу, смешанную с имбирем, мелко порезанными черепашьими яйцами, утиным мясом и грибами. Должен признать, что запах у каши был восхитительный. Имбирь добавили и в чай, который заваривался в большом, покрытом синей глазурью чайнике из Кирписа.

– С тебя станется, – пробормотал Тераэт, но тоже принялся бросать разные добавки в кашу.

Я дотащил свое тело до стула. Мы сосредоточились на еде, на том, чтобы удержать в себе съеденное, и на негласном договоре о том, что во время этой славной битвы необходимо хранить молчание.

Тераэт помешал кашу ложкой.

– Ты что в нее добавил?

– Я же сказал: лекарство от похмелья. Тебе лучше?

– Удивительно, но да. – Тераэт хлебнул чаю и с новыми силами вернулся к поеданию каши.

Для меня вкус еды сейчас был не важен, но то, что Док сумел сделать его восхитительным, было приятно. Наконец, когда Док снова принялся мрачно поглядывать на меня, я сказал: