Драйв американской рок-поэзии – это драйв самоуничтожения, саморастраты, культ смерти для нее естественное дело. Русский рокер, в отличие от Дженис Джоплин или того же Моррисона, не любит рано умирать. Более того, культовые фигуры, такие как Виктор Цой, или Александр Башлачев, или Янка Дягилева, у нас сравнительно немногочисленны. Для нас гораздо симпатичнее текстовая созидательная энергетика Юрия Шевчука, того же БГ, Константина Кинчева, Вячеслава Бутусова. Всех их можно представить постаревшими, и они от этого ничего не теряют.

Соответственно, и русский рэп имеет другую природу. Рэп по-американски, который пришел из черных кварталов, который, как считается, родился в Бронксе, рассказывает чаще всего об агрессии, об ужасах жизни, о расизме, наркотиках, о культе насилия. Потому что что́ же еще делать бедным людям, загнанным в черное гетто?

В этой загнанности есть большая доля лицемерия. Уроженец Бронкса, особенно черный, которому совершенно не нужно работать, потому что он может жить на пособие, выбирает такой образ жизни сугубо добровольно. Все эти жалобы были актуальны для 1870-х годов, но уже в 1970-е годы воспринимались как чистая литература. И тем не менее рэп нажил на свою голову неприятности, когда началась реальная, а не просто фейковая война двух побережий, когда Западное побережье породило собственные варианты рэпа, а Восточное стало утверждать, что западные рэперы – жалкие плагиаторы. В результате лидер Западного побережья Тупак Амару Шакур пал жертвой этих разборок, а через два года Орландо Андерсон, которого обвиняли в его убийстве, тоже был застрелен. В рэпе появились наконец свои герои.

Что касается рэпа в России, то тематика социальной борьбы и угнетения появилась в нем сравнительно недавно. Русский рэп начиная с 1984 года, когда куйбышевский диск-жокей студенческой дискотеки Александр Астров совместно с группой «Час пик» записал первый советский альбом под названием «Рэп», и в исполнении тогдашнего Сергея Минаева, и в исполнении более поздних исполнителей, таких как Нойз (Noizе MC, Иван Алексеев), отличался какой-то одухотворенностью, правильностью и глубокой моральностью. Однажды движение «Наши» заказало Нойзу свой гимн, на что тот ответил совершенно издевательской песней «Наше движение». Вот это здоровье душевное, которое в русском рэпе с самого начала бросалось в глаза, объясняется тем, что русская поэзия по природе своей – поэзия созидательная, ликующая и торжествующая. В ней есть, конечно, и мрачные, пессимистические нотки, но в основном она упивается своей мощью, она восхищается своей неубиваемостью. И то, что поэзия русского рэпа по определению поэзия довольно веселая, довольно насмешливая и по большей части культивирующая добрые чувства, – явление удивительное. В самое гнойное российское время единственный остров жизнерадостности, который где-то остался, как ни странно, – русский рэп. Когда вся страна демонстративно сходила с ума, русский рэп взял на себя отстаивание простых ценностей. И если в роке всегда есть несколько болезненный надрыв, то в русском фанке и русском рэпе всегда присутствует какой-то веселый прикол. Не говоря уже о том, что русский мат – это ведь дело тоже веселое. Если последние слова Тупака Амару были действительно fuck you! – и это было предельным выражением его жизненной позиции, то в русском рэпе fuck означает просто fuck.

Моя любимая группа «25/17» отличается в этом смысле, пожалуй, даже избыточной моральной нормальностью. Уже название ее отправляет нас к Ветхому Завету, к двадцать пятой главе семнадцатому стиху Книги пророка Иезекииля:

Поэтому большинство текстов «25/17» проповедуют такие вещи, как здравый смысл и моральная ответственность, культ которых давно уже утрачен в России всеми остальными искусствами. Самая их замечательная песня – «Голова, чтобы думать» (2016) с припевом:

Вечная полемика о том, является ли рэп поэзией, на мой взгляд, совершенно бессмысленна, потому что это поэзия, утверждающая свое существование в новой для себя сфере. Я не зря сказал, что русская поэзия постоянно вытесняется куда-то. Вытесняется прежде всего государством. Потому что для государства поэзия как самое нравственное, как самое гармоническое занятие – лютый враг. Именно поэтому лирика становится главной мишенью критики в 1920-е годы. Поэзия должна служить делу, требует государство. Хорошо, она переходит в область дела: «Лучших сосок / не было и нет – / готов сосать до старости лет» – Маяковский делает забеги в эту сферу не только для того, чтобы освоить, как он говорит, индустриальную роль искусства. Нет, это совершенно не для него. Для него это новые формы бытования.

Тынянов справедливо пишет о том, что в эпоху 1830-х годов, в эпоху самой черной реакции, поэзия вытесняется в мадригалы, в салонный жанр и выживает там. Точно так же она вытеснялась в рекламу в 1920-е годы, в лозунги в 1930-е, в военные марши в 1940-е. Ее массовое возвращение в 1960-е годы, когда она собирала стадионы, – это реванш подлинной поэзии после советской официозной. Когда из-за цензуры невозможно стало ее свободное существование, поэзия ушла в авторскую песню, в туристскую песню, а потом уже в рок, который дал нам высокие поэтические образцы. Замечательная песня Гребенщикова «Древнерусская тоска» – тоже по манере своей чистый рэп:

Что в поэтике рэпа, во всяком случае в поэтике Оксимирона (Мирона Федорова), который мне представляется самым интересным явлением, отличает ее от традиционного русского стиха? Что принципиально нового внес рэп? Александр Минкин, большой ценитель рэп-поэзии, опубликовал на «Эхе Москвы» разбор рэп-монолога «Икар» Гнойного (он же Слава КПСС, он же Вячеслав Машнов).

Так пишет журналист, возражая представителям культурной России. Я не большой поклонник такой поэзии, но приходится признать, что это, конечно, стихи.

На примере этих стихов проще всего рассмотреть, чем рэп отличается от всего остального.