На следующее утро пришел кассир дома инвалидов и каждому вновь прибывшему вручил по пятьдесят рублей аванса. В небольшой лавке, кроме главного товара – водки, было несколько видов хлеба, маргарина, иногда бывал и сахар. Под открытым небом стояла большая плита, на которой можно было готовить.

Мы, новички, работали не на стройке, а в ближайшем лесу заготавливали дрова для отопления. Как и в лагере, мы разделились на группы по три человека, двое из которых валили дерево, а третий обрубал ветки. Сваленное дерево мы распиливали на полутораметровые болванки, затем рубили их и складывали в кучу. Вечером приходил директор. За один кубометр дров нам платили по восемь рублей. За день можно было заготовить максимум по шесть-семь кубометров на человека. Поэтому мы получали максимум по пятнадцать-восемнадцать рублей.

В двух километрах от будущего дома инвалидов находился настоящий инвалидный дом – маленькая деревушка Кузьминка, насчитывавшая несколько десятков крестьянских изб. Крестьяне здесь не жили уже много лет. Зажиточных во время коллективизации частично выселили, другие оставили сельское хозяйство и устроились на ближайшую лесопильню. Крестьянские дома пустовали много лет, пока, наконец, МВД не превратило их в инвалидные дома для тех, кто в лагерях потерял свое здоровье. Здесь жили остатки людей с золотых приисков Колымы, из урановых рудников Норильска, из угольных шахт Воркуты и Челябинска, дровосеки из сибирской тайги. Больше всего было слепых, безногих и безруких, но встречались и переболевшие цингой и эпилептики. Я разговаривал со многими – с преподавателями вузов, со священниками различных вероисповеданий, с рабочими и крестьянами.

Все – и мужчины, и женщины – желали себе смерти!

Кто был способен работать, приводили в порядок дома. Кто мог двигаться, беззаботно гуляли или читали книги и газеты. Здесь царила такая свобода, о какой в Советском Союзе даже не слышали. Этим людям нечего было терять, их не волновали шпионы МГБ, которых и здесь было немало. В одном из домов ежедневно проходила служба божья, и каждый день в этом помещении чередовали службы различных религиозных общин. И все отлично уживались! Часто можно было видеть, как униатский епископ прогуливается вместе с главным раввином города Станислава[25]. Необходимо было, чтобы все эти люди прошли сначала все круги ада НКВД, а затем стали жить в согласии. Такое же согласие было и на кладбище: на деревянных крестах были русские, польские, еврейские надписи.

Получив после двухнедельной работы в тайге первую получку, я понял, что с оставшимися у меня двумястами сорока рублями я долго не проживу. Я решил поискать какую-нибудь другую работу. Но здесь это было невозможно. Я решил отправиться в соседнее Маклаково. Я слышал, что в шести километрах южнее находится поселок Маклаково, а там уже есть промышленность. В первый же выходной я отправился на автобусе, курсировавшем по линии Енисейск-Маклаково, на поиски счастья.

Автобус остановился у рынка. Я пошел на поиски управления строительством. У входа в здание я столкнулся со знакомым по тайшетскому лагерю Труфановым, которому и рассказал о причине приезда.

– Здесь много работы. Приходи, я сведу тебя к начальнику отдела кадров, – Труфанов на несколько минут задумался. – Дело пойдет более гладко, если мы сработаем за стаканом водки.

Он попросил подождать его в ближайшем ресторанчике, куда он и приведет начальника. Я сел в угол, заказал пол-литра водки и ждал. Вскоре появился Труфанов, а за ним мужчина, опирающийся на толстую трость, с протезом вместо левой ноги. Труфанов представил меня как «старого друга». Усевшись, мы выпили за знакомство. Последовал еще один сеанс, после которого я снова заказал пол-литра. Выпив водку, кадровик пообещал устроить меня на работу, как только я перееду в Маклаково.

Радостный после такой успешной поездки, я отправился домой и сразу же попросил разрешения у офицера МВД переселиться в Маклаково. Он мне отказал, мотивируя это тем, что подобное разрешение можно получить лишь в районном управлении МВД в Енисейске. Я с трудом упросил его разрешить мне съездить в райцентр.

На следующий день я уже стоял перед капитаном Царьковым, начальником отдела по трудоустройству ссыльных.

– В Маклаково вы поехать не можете, но если вам трудно найти соответствующую работу в Новостройке, я советую вам отправиться в Усть-Кемь. Он расположен на другом берегу Енисея всего в восемнадцати километрах отсюда. Там есть места на лесопильном заводе по производству железнодорожных шпал.

Я попытался его как-то смягчить, но все было напрасно. Я решил ехать в Усть-Кемь. Вернувшись в Новостройку, я передал уполномоченному МВД записку, выданную мне в Енисейске, в которой отмечалось, что я могу переселиться в Усть-Кемь.

На следующий день я собрал свои вещи, попрощался с товарищами и вышел на дорогу ловить машину. За двадцать рублей я устроился на груженом грузовике и через два часа был в енисейском порту. На моторной лодке, курсировавшей между левым и правым берегом Енисея, за какой-нибудь час я добрался до Усть-Кеми и сразу же отыскал контору лесопильного завода по производству шпал.

Директор, угрюмый мужчина, встретил меня довольно-таки неприязненно. Сначала расспросив меня, подобно следователю, о прошлом, он затем заявил, что должен подумать и даст ответ завтра.

С запиской в руке по указанию директора я пошел в барак. Здесь было около двадцати комнат, в которых жили одиночки и супружеские пары. Меня поселили в комнату, где уже стояло десять солдатских коек и жили одни абхазы. Девушка принесла еще одну койку. Мы втиснули ее между другими койками. Вернувшиеся кавказцы смотрели на меня, как на клопа, которого они готовы раздавить в любой момент. Лишь узнав, что я австриец, они стали любезными. Вскоре я с ними так подружился, что от вражды не осталось и следа. Я узнал, что в этом же бараке живет и немец. Берлинец Арнольд Арно был очень рад, когда я ему представился.

Арно, как и многие коммунисты, бежал от Гитлера. Он работал в Москве в «Немецкой центральной газете». В 1938 году его арестовали и приговорили к десяти годам лагерей. Из лагеря его отправили в ссылку, в район Большая Мурта, из Мурты в 1951 году он переехал в Усть-Кемь.

Арно рассказал мне, как здесь живут и работают. Узнав, что я хочу получить место мастера, он стал меня от этого отговаривать, объяснив, что это очень плохое место, что мастеров здесь меняют каждые два-три месяца. Арно сообщил, что восемьдесят процентов местного населения состоит из ссыльных, половина из которых украинские немцы. Во время войны их мобилизовала германская армия, а в 1945 году в Штирии их захватили в плен англичане и передали русским. Советское правительство сослало их в Сибирь, и часть из них оказалась в Усть-Кеми. Я познакомился с большинством немцев и их семьями. Они тут уже освоились и потеряли всякую надежду когда-нибудь вернуться на Украину.

Вновь представ на следующий день перед директором, я сказал ему, что хочу получить какую угодно работу. Мне показалось, он не сожалел о том, что я не требую место мастера.