Лизи открывает глаза и видит, что за регистрационной стойкойникого нет. Свет горит в окошке с надписью «СПРАВОЧНАЯ», поэтому Лизи уверена,кто-то должен дежурить и в столь поздний час, но человек этот, он или она,отошёл, может, в туалет. Пожилые близняшки в комнате ожидания уставились, каккажется Лизи, в совершенно одинаковые журналы.

За входными дверями стоит её лимузин. Его горящие жёлтыеподфарники напоминают глаза какой-то экзотической глубоководной рыбы. По этусторону входных дверей больница маленького городка дремлет в первый час новогодня, и Лизи наконец-то понимает, что если не «поднимет вой», как сказал бы еёотец, то будет предоставлена самой себе. И мысль эта порождает не страх, илираздражение, или замешательство, но глубокую печаль. Позже, возвращаясьсамолётом в Мэн с останками мужа в гробу, Лизи подумает: «Вот когда я поняла,что он не покинет эту больницу живым. Он прошёл свой путь на этой земле. У менябыло предчувствие беды. И знаешь что? Думаю, последней каплей стала табличкаперед лифтом. С долбаной надписью «НЕ РАБОТАЕТ». Да!»

Она может подойти к настенному щиту-указателю, на которомрасписано, какие отделения находятся на том или ином этаже, может спросить ууборщика, который пылесосит коридор, но Лизи этого не делает. Она уверена, чтонайдёт Скотта в отделении интенсивной терапии — куда ещё его могли привезтипосле операции? — а отделение интенсивной терапии, само собой, на третьемэтаже. Интуиция так сильна, что, подходя к лестнице, она готова увидеть упервой ступеньки знакомое волшебное полотнище из мешковины, пыльный квадратгрубой материи из хлопка с надписями «ПИЛЬСБЕРИ — ЛУЧШАЯ МУКА». Ковра-самолёта,понятное дело, нет, и на третий этаж она поднимается вся в поту и с тяжелобьющимся сердцем. Но на двери действительно написано «ОТДЕЛЕНИЕ ИНТЕНСИВНОЙТЕРАПИИ ГББГ[115]», и ощущение, что всё это происходит во сне, где прошлое инастоящее слились в кольцо без начала и конца, только усиливается.

Он в палате 319, думает Лизи. Она в этом уверена, хотя видитмного отличий от той больницы, где её муж лежал в последний раз. Самоеочевидное — телевизионные мониторы у каждой палаты, на которых красным изелёным высвечена различная информация. В том числе частота пульса и верхние инижнее значения давления крови, в этом Лизи совершенно уверена. В чём ещё у неёнет сомнений, так это в именах и фамилиях. Их она может прочитать. КОЛВЕТТ-ДЖОН; ДАМБАРТОН-АДРИАН, ТАУСОН-РИЧАРД, ВАНДЕР-ВУ-ЭЛИЗАБЕТ (Лизи Вандерву,думает она, здесь нас две), ДРАЙТОН-ФРАНКЛИН. Она приближается к палате 319 идумает: Сейчас из палаты выйдет медсестра, держа в руках поднос с завтракомСкотта, спиной ко мне. Я не собираюсь пугать её, но, конечно, напугаю. Онауронит поднос. С тарелками и кофейной чашкой ничего не случится, они крепкие,выдерживали и не такое, а вот стакан из-под сока разле-тится на миллионосколков.

Но она идёт по коридору глубокой ночью, а не утром, подпотолком не вращаются лопасти вентиляторов, и на мониторе над дверью палаты 319совсем другие имя и фамилия: ЯНЕС-ТОМАС. Но чувство dejа vu так сильно, что онаприоткрывает дверь и заглядывает в палату. Видит на единственной кроватиогромную тушу — Томаса Янеса. А потом вдруг наступает пробуждение, свойственноелунатикам: Лизи оглядывается с нарастающими страхом и недоумением: Что я тутделаю? Может крепко достаться за то, что я пришла сюда одна, безсопровождающего. Потом она думает: ТОРАКОТОМИЯ. Она думает: КАК ТОЛЬКО ТЫ ДАЛАРАЗРЕШЕНИЕ НА ХИРУРГИЧЕСКОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО? И буквально видит слово «ХИРУРГИЯ»,пульсирующее красными, роняющими капли крови буквами. Вместо того чтобы уйти,она направляется к ярко освещённому островку в центре коридора: сестринскомупосту. Ужасная мысль начинает выплывать из подсознания, (а если он уже) и оназагоняет её обратно, в тёмные глубины. На посту одна медсестра, одетая вуниформу, по которой скачут персонажи мультфильмов киностудии «Уорнер бразерс,что-то лихорадочно записывает в разложенные перед ней истории болезней. Втораячто-то наговаривает в миниатюрный микрофон, приколотый к лацкану куртки болеетрадиционной униформы, судя по всему, информацию, которую считывает с монитора.За ними видна голова рыжеволосого долговязого мужчины, спящего на раскладномстуле. Подбородок прижат к белой рубашке. Пиджак, который висит на спинкестула, из той же тёмной материи, что и брюки, то есть мужчина пришёл в больницув костюме. Незнакомец сидит без туфлей и галстука. Лизи видит, что кончикпоследнего торчит из кармана пиджака. Руки мужчины лежат на коленях. У Лизи,возможно, было предчувствие, что Скотт не покинет городскую больницуБоулинг-Грин живым, но она и подумать не может, что перед ней хирург, которыйоперировал Скотта, продлил ему жизнь, и теперь они смогут попрощаться последвадцати пяти хороших (чего там, отличных) лет, проведённых вместе. Лизипредполагает, что спящему лет семнадцать, он — не мужчина, а юноша, вероятно,сын одной из медсестёр.

— Я… — подаёт голос Лизи. Обе медсестры подпрыгивают на стульях.На этот раз Лизи удаётся испугать двух медсестёр, а не одну. Та, что смикрофоном, записывает на плёнку: «Ой!» Лизи на это глубоко наплевать. — Я —Лиза Лэндон. Как я понимаю, мой муж, Скотт…

— Миссис Лэндон, да, конечно, — подаёт голос медсестра сБагсом Банни на одной груди, в которого с другой целится из ружья Элмер Фудд, аДаффи Дак смотрит на них с живота. — Доктор Джантзен хотел поговорить с вами.Он оказал вашему мужу первую помощь на приёме.

Лизи всё ещё не понимает происходящего, возможно, потому,что не успела заглянуть в толковый словарь и не знает значения слова«торакотомия».

— Скотт… он что, потерял сознание, отключился?

— Я уверена, доктор Джантзен сообщит вам все подробности. Вызнаете, он сделал не только торакотомию, но и частичную плеврэктомию.

Плеврэ-что? Тем временем медсестра, которая что-тонадиктовывала, протягивает руку и трясёт за плечо спящего рыжеволосого мужчину.Когда он открывает глаза, Лизи понимает, что ошиблась насчёт возраста. Мужчинадостаточно взрослый, чтобы ему отпустили спиртное в баре, но, конечно же, онине собираются сказать ей, что именно он вскрывал грудную клетку её мужа. Несобираются?

— Операция, — произносит Лизи, не зная, к кому из троих онаобращается. В голосе явно слышится отчаяние, ей это не нравится, но она ничегоне может поделать. — Она закончилась успешно?

«Мультяшная» медсестра медлит с ответом, и Лизи читает всё,чего так боится, в глазах, взгляд которых тут же уходит в сторону. Потомвозвращается, и медсестра говорит:

— Это доктор Джантзен. Он вас ждал.

После короткого замешательства, вызванного резким переходомот сна к бодрствованию, доктор Джантзен быстро соображает, что к чему. Лизидумает, что такое, вероятно, свойственно врачам, а также полицейским ипожарным. Писателям точно не свойственно. Со Скоттом, пока он не выпивал вторуючашку кофе, говорить было бесполезно.