Вильгельм пренебрежительно говорил о людях, которые боятся смерти, и, напрягши память, процитировал:Трус и до смерти часто умирает,Но смерть лишь раз изведывает храбрый.Из всех чудес, что видел я в природе,Необъяснимее всего лишь то,Что людям смерть страшна, хотя все знают,Что все ж она придет в свой час урочный.

Когда он вернулся в Спа, его ожидали плохие новости. Британцы снова прорвались 4 ноября, и Тренер сказал канцлеру, что придется поднять белый флаг. А 30 октября на попытку отправить флот в море (предпринятую без ведома правительства) последовал отказ моряков выполнить приказ. Начали работать военные трибуналы, что привело к революции, и 4 ноября мятежные моряки захватили Киль. Восстание быстро распространилось на другие порты и по всей Германии. Например, 7 ноября Курт Эйснер провозгласил республику в Мюнхене. Как показали последующие события, число людей, жаждущих радикальной переделки общества, бесконечно мало, но, пока они обещали мир, который не могло обеспечить правительство, измотанные войной рабочие, солдаты и крестьяне стекались под их знамена. Офицеры, которые вещали о том, что предпочитают смерть унизительной капитуляции, напросились на проблемы от собственных солдат. На самом деле штаб не мог больше ошибаться. Именно присутствие кайзера, а вовсе не его отречение угрожало моральному духу армии. Соответственно, 7 ноября министры-социалисты принца Макса заявили ему, что, если Вильгельм в течение двадцати четырех часов не уйдет, тогда уйдут они. Передав эту информацию в Спа, Макс предложил в качестве компромисса, чтобы Вильгельм объявил о своем намерении отречься сразу после подписания перемирия, переговоры о котором как раз начинались. Но Вильгельм отказался и объявил о намерении остаться со своими войсками. Он велел разработать план возвращения с ними в Германию для восстановления порядка.

Мир, который он знал, рушился вокруг него. Это был мир дисциплины и почтения, внешних признаков лояльности и бескорыстия, на которых строилась Германская империя и на которые могли рассчитывать ее правители. Один из самых крупных недостатков разрушающейся культуры заключался в том, что она принимала как нечто само собой разумеющееся желание и готовность простых людей подчинить свои интересы общему благу и предала этих людей, используя их верность в ошибочных целях. Вильгельм определенно понимал свою ответственность за благосостояние подданных. Его неопубликованная прокламация от 28 октября завершалась словами: «Назначение императора – служить своему народу» (Das Kaiseramt ist Dienst am Volke). Однако, как многие власти предержащие, он ждал, что люди примут его трактовку того, что для них лучше. Он позволил себе жить в вымышленном мире, где обусловленные вещи считались постоянными. Суровая реальность начала разрушать иллюзии, однако процесс еще был далек от завершения. Тот факт, что гражданское население повернулось против него, подтвердил мнение кайзера о социалистах. Но ему еще предстояло понять, что армия состоит из людей, хотя и в форме, и дисциплина – понятие психологическое, а не материальное. К 8 ноября этот факт осознали уже почти все в штабе. Только фельдмаршал, единственный человек, слово которого оставалось решающим, не изменил своей позиции.

Человеком, повлиявшим на пересмотр взглядов Гинденбурга, был веселый шваб Грёнер. После разговора с Древсом генерал (который вернулся из России только в конце октября) был то на фронте, то в Берлине. Увиденное его убедило, что положение непригодно для обороны. Войска внутри Германии не были готовы подавлять революцию; войска на фронте не были готовы сражаться с врагом. Повсеместно создавались советы рабочих и солдат, в руках которых быстро оказались все линии связи. Снабжения могло хватить еще на несколько дней. Крах Австрии оставил беззащитным весь Юго-Восточный фронт. Переговоры о перемирии велись, однако тяжесть его условий еще была неизвестна. Возможности сопротивления были исчерпаны. Грёнер считал, что кайзер должен отправиться на передовую и там, если возможно, погибнуть. Но только свита пришла в ужас от этой идеи, да и Гинденбург не одобрил связанных с ней рисков. Дело в том, что риск захвата кайзера врагом или мятежными войсками был намного серьезнее и вероятнее, чем гибель. В любом случае для такого исхода, вероятнее всего, уже было слишком поздно. Бои практически завершились. О возвращении армии в Германию, чтобы восстановить там порядок, не могло быть и речи. Помимо военных и логистических трудностей, существовали еще и психологические – войска отказались бы исполнять приказ. Постепенно даже Гинденбург, державшийся до последнего, осознал, что Вильгельм должен отречься и отправиться в ссылку. А главное, его необходимо спасти от участи царя. Тем не менее постоянно учащавшиеся сообщения из Берлина, требовавшие отречения, все еще встречались бескомпромиссными отказами. Кайзера следовало убедить, что на свою армию он больше не может рассчитывать, на ту самую армию, о которой он в начале своего правления говорил: «Я и армия принадлежим друг другу, мы рождены друг для друга и будем друг за друга держаться и жить по Божьей воле, будь то мир или буря. За славу и честь армии я должен отвечать перед предками, которые смотрят на нас с небес». И однажды ночью избранные командиры армейских подразделений были вызваны в Спа. Им было приказано явиться рано утром в штаб. Той же ночью в Спа прибыл голландский генерал.

Осенний день 9 ноября был хмурым и сырым. Густой туман опустился на виллу, которую Вильгельм занимал после возвращения из Берлина. С деревьев капало, последние листья, медленно кружась, опускались на землю. Вильгельм встал рано и стал просматривать прибывшую ночью почту. Среди нее была телеграмма от принца Макса, в которой было сказано, что, если не последует отречения, империя окажется «без канцлера, без правительства, без парламентского большинства, совершенно не способной к переговорам». Прочитав ее, кайзер написал на полях: «Это уже произошло». Это была последняя заметка его правления.

После завтрака он, как обычно, отправился на прогулку со своим адъютантом, с которым заговорил об опасности революции. «Остается надеяться, что противник, в конце концов, увидит опасность для всей европейской цивилизации, если Германия окажется во власти большевизма». Кайзер уже видел себя во главе белого крестового похода. «Мы преодолеем сиюминутные трудности молниеносными действиями». Прогулка была прервана известием, что прибыли Гинденбург и Грёнер. Кайзер принял их в комнате, выходящей окнами в сад, которая была недостаточно протоплена. Дрожа от гнева и холода, Вильгельм, стоя у камина, потребовал от фельдмаршала доклада. Но тут непоколебимого, как скала, вояку одолели эмоции. Он попросил отставки, поскольку считал несовместимым с честью прусского офицера сказать королю то, что должно было быть сказано. Тогда в разговор вступил Грёнер и изложил некоторые подробности. Речь шла о невозможности в дальнейшем полагаться на армию, которая не готова продолжать бои. Растерянно оглянувшись, кайзер увидел выражение упрямого несогласия на