– Ваше величество, если вы решаетесь на военную операцию в пределах Талига, она должна быть осуществлена по возможности быстро и бескровно. Я испытываю определенные сомнения в способностях маркиза Сабве. Он не военный. Я бы рекомендовал отозвать из Каданы маршала Савиньяка.

– Мы не можем ждать, – возвысил голос обер-прокурор, – каждый день промедления – это новые жертвы! Ваше величество!..

– Ваше величество, – поднялся Леопольд Манрик, – рассказ Ивонн Маран потряс меня до глубины души. Я согласен с обер-прокурором, нужно положить конец предательствам и заговорам. Но я согласен и с геренцием. Маркизу Сабве понадобится помощь опытного военачальника, я полагаю, нам и впрямь следует вызвать…

– Ваше величество, – статный моложавый красавец в щеголеватом мундире вышел вперед, – отправьте меня в Эпинэ, и я остановлю бунт. Мне будет довольно одного полка.

– Генерал Люра, – скривился обер-прокурор, – ваш порыв делает вам честь, но вы не знаете Эпинэ.

– Так узнаю, – пожал плечами генерал, – законы войны одинаковы везде.

– Генерал Люра имеет опыт, – заметил Гогенлоэ-ур-Адлерберг. Манрик молчал – споры с обер-прокурором в планы кансилльера не входили. И Фердинанд решился.

– Генерал Люра, мы поручаем вам подавить мятеж. Вернитесь с победой, и вы получите достойную награду.

– Ваше величество, – генерал опустился на одно колено, – моя жизнь принадлежит моему королю. Единственная награда, которую я осмелюсь просить по возвращении, это рука Ивонн Маран.

– Но, – сквозь усталость и равнодушие проглянул прежний Фердинанд, ворвавшийся к жене с вестью о фельпской победе, – как давно вы ее знаете?

– Я сейчас увидел ее впервые в жизни. Мой государь, я не думал, что когда-нибудь обременю себя семейством, я понимаю, что идет война, я понимаю, что мое происхождение несравнимо с происхождением графини Маран, но… Если я вернусь и если графиня Маран окажет мне честь…

– Ивонн Маран, – в голосе короля зазвучала сталь, – с благодарностью примет вашу руку. Клянусь Франциском Великим, она будет вам преданной женой. Возвращайтесь с победой, и вас будет ждать не только невеста, но и титул графа Маран, которого вы достойны. Не беспокойтесь о своей нареченной, о ней позаботится ее величество.

– Нет! – голос Катарины Ариго был чистым и холодным, как иней на крышах аббатства. – Пока я королева, эта женщина мой порог не переступит.

5

Король вздрогнул, быстро глянул на Манрика, но тот сосредоточенно любовался своими руками. А Луиза Арамона любовалась королевой. Именно любовалась. Черное платье, алая звезда на шее, глаза, горящие не хуже драгоценных камней. Хорошо, Ворон не видит, зато видят другие мужчины. Уж они-то оценят. Особенно в сравнении с Ивонн…

– Графиня Маран, – королева и не подумала повысить голос, но девица съежилась, словно от хорошей пощечины, – как вы смели явиться во дворец в столь неподобающем виде? У вас было довольно времени, чтобы переодеться и причесаться, а ваши родственники достаточно богаты, чтоб снабдить вас придворным платьем.

Ивонн Маран затравленно огляделась и метнулась к дядюшкам. Обер-прокурор немедленно взял племянницу за руку.

– Ваше величество, то, что пережила эта девушка…

– Герцог Колиньяр, – отчеканила Катарина, – первое, что сделает женщина, если она и вправду обесчещена, это смоет с себя следы насилия. Если, разумеется, она не сойдет с ума и не наложит на себя руки.

Фердинанд оторопело уставился на супругу, словно видел ее в первый раз, а Катарина в упор глядела на побелевшую Ивонн.

– Я не верю ни одному слову этой женщины. В Золотых землях запятнавшие себя девицы больше тысячи лет играют в Беатрису Борраска. Только пока у людей есть глаза, сороке не стать голубкой, а лгунье – праведницей. Ивонн Маран, отвечай: чем ты сводила синяки с рук и лица? Где лекарь, который тебя осматривал, и священник, которому ты исповедовалась? Какие шрамы на теле Робера Эпинэ? Кто из мужчин сочинил повторенную тобой ложь?

Красная как рак Ивонн жалко хлопала глазами, затем спохватилась и, не удосужившись побледнеть, упала на руки подхватившего ее жениха. Катарина повернулась к супругу:

– Я предупреждала ваше величество, что Эпинэ обложена непосильными поборами, а управление губернатора Сабве ведет к бунту. Я не знаю, делал он это по недомыслию или с расчетом, но в том, что случилось, виновен он, и только он. Я – уроженка Эпинэ, и я остановлю мятеж, если мой король явит милость к ошибавшимся и вступится за действительно обиженных и оскорбленных. И мне для этого не потребуется армия. А теперь позвольте мне вас покинуть. Лжесвидетели и клятвопреступники – неподходящее общество для королевы Талига.

Катарина сделала реверанс королю и стремительно вышла, почти вылетела из зала.

«Le Dix des Coupes & Le Trois des Deniers & Le Huite des Bâtons»[88]

1

Два жеребца, черный и белый, сошлись в смертельной схватке. Резкий холодный ветер яростно трепал алое полотнище, и вышитые кони казались живыми и злыми. Раньше Робер Эпинэ не предполагал, что вид собственного знамени, развевающегося на башне родового замка, может вызывать ужас. Какой безумец избрал своим символом сцепившихся насмерть родичей, кто расколол поле герба на две равные части золотым зигзагом? Лэйе Астрапэ, зачем?!

Теперь Робер все чаще думал, что пегая кобыла была смертью для него и спасеньем для рехнувшейся провинции. Началось бы восстание, если б не вернулся Повелитель Молний? Повелитель… Смешно, разве можно повелевать стихиями, разве можно вырваться из лап судьбы?

– Монсеньор, – разумеется, это Никола! – Возьмите плащ.

– Не нужно, я поднимусь к себе. Пополнение прибыло?

– Да, сто двадцать три человека, двадцать три мушкета, восемь аркебуз, остальные вооружены холодным оружием.

Это значит вилами, косами и цепами. В лучшем случае арбалетами и дряхлыми алебардами.

– Устройте их и приходите с докладом.

– Слушаюсь, монсеньор…

Доложить Карваль доложит, он это любит, но оттого, что в Эпинэ уже набилось больше тысячи человек и в скором времени заявится раза в три больше, не легче. Резиденция Повелителей Молний, в отличие от заброшенной крепости на Марикьярском холме, для обороны годилась, как левретка для медвежьей травли. После Двадцатилетней войны люди собирались жить, а не драться. И жили. Даже ударившийся в великое прошлое дед – и тот не вернулся в родовое гнездо: уж больно унылыми казались каменные мешки с низкими сводчатыми потолками.

Ноги понесли Робера направо; он опомнился только у порога своей старой спальни. Она была заперта, как и комнаты Арсена, Мишеля, Сержа. Иноходец зачем-то тронул дверной косяк и вернулся на главную лестницу. Вождь восставших должен обитать в покоях Повелителя Молний, иначе не поймут. Навстречу герцогу вскочили вчерашний эконом, подавшийся в интенданты, и парочка скороспелых офицеров. Иноходец махнул рукой, отвечая на бравые приветствия, плотно прикрыл за собой дверь и рухнул в кресло. Скачка к пропасти продолжалась. Чтобы победить, да что там победить, хотя бы укусить Олларов, не хватает ни людей, ни оружия. Чтоб дать повод жечь и вешать, и того и другого более чем достаточно.