Беда не обошла и мою семью. Первыми жертвами Робера Эпинэ стали граф Маран, его жена и дети. Мятежник расправился с ними, черной неблагодарностью отплатив за доброту, которой Мараны окружили его деда и его мать. Маркиза Эр-При пыталась остановить сына, но он не внял материнским увещеваниям. Робер Эпинэ заставил мать присутствовать при казни, вернее, при убийстве близких ей людей. Сердце маркизы не выдержало ужасного зрелища, и она скончалась на месте. Однако смерть матери не образумила мятежника.

Тризна по маркизе вылилась в оргию, на которой вынудили присутствовать детей Маранов. Пятеро из них не пережили этой ночи.

По приказу Робера Эпинэ были вырезаны королевские драгуны и сборщики налогов, а собранные средства разграблены, равно как и замки и дома верных подданных короны. Только чудо спасло от ужасной гибели графиню Савиньяк, ныне находящуюся в своих южных владениях под надежной защитой.

Мятежники захватили и разграбили арсеналы Лэ и Шакрэ, вооружив крестьян и городской сброд. В настоящее время огнем охвачены два графства – Старая Эпинэ и Ариго. Граничащие с ними Пуэн и Агиррэ подвержены брожению. Южная и Приморская Эпинэ сохраняют полное спокойствие. К сожалению, графы Валмон и Дорак отказываются оказывать содействие губернатору, ссылаясь на отсутствие сведений, а граф Савиньяк, граф Рафиано и граф Креденьи находятся за пределами провинции. Маршалы Дьегаррон и Кортнэй не соглашаются отвести войска от границ, полагая бунт отвлекающим маневром. В этой ситуации мне не остается ничего иного, как просить помощи вашего величества.

3

Сабве замолчал, и стало тихо. Король тяжело дышал, его руки вцепились в подлокотники кресла, королева казалась ледяной статуей, кардинал суетливо перебирал четки – Луизе казалось, гранаты в худых пальцах стучат друг о друга, словно игральные кости. Кансилльер требовательно взглянул на Фердинанда, у короля снова дернулась щека, и он громко и безжизненно произнес:

– Мы хотим слышать, что думают Лучшие Люди.

Лучшие Люди делиться мыслями не спешили.

Фердинанд заелозил в кресле, кашлянул и произнес, как показалось Луизе, с надеждой:

– Граф Гектор Рафиано.

Экстерриор красой не блистал, но без красоты худо только женщинам, да и то первые пятьдесят лет. Рафиано сдержанно поклонился:

– Ваше величество не будет возражать, если я возьму на себя смелость порадовать Лучших Людей небольшой притчей? Рассказ маркиза Сабве произвел слишком удручающее впечатление.

Притча? Ах да, экстерриор никогда не говорит прямо…

Король кивнул, облизнув сухие белые губы.

– Ваше величество, господа… В окрестностях одного села появились волки и принялись таскать овец. Расстроенные крестьяне попросили помощи у жившего по соседству барона, известного охотника. Тот согласился помочь. Три дня барон со слугами и собаками рыскал по лесу и наконец нашел логово и в нем дряхлого волка, утолявшего свой голод мышами и лягушками. Озадаченный барон пустил гончих по следу пропавших овец в надежде поймать похитителя. Собаки привели его к болоту, где по недосмотру пастухов и тонули животные. Барон посоветовал крестьянам прогнать бездельников и поискать тех, кто будет пасти скот, а не лодырничать. Крестьяне так и поступили, и больше овцы у них не пропадали, а волк к весне сам издох от голода и старости.

Экстерриор поклонился и спокойно вернулся на свое место, что-то сказав сидевшему рядом папеньке. Губернатор Сабве позеленел, придя в полную геральдическую гармонию со своим нарядом[85]. Граф Креденьи поднял руку.

– Мы слушаем нашего тессория.

– Ваше величество, господа, – любопытно, заметил господин Креденьи родимую дочь или не совсем? – Я полагаю, барон дал крестьянам разумный совет. Не стоит гоняться за подыхающим волком. Очевидно, что мятеж не пересечет пределов четырех графств и к весне захлебнется сам собой. Бунтовщики отрезаны от границ и не располагают сколько-нибудь заметными силами. Предлагаю блокировать мятежные графства и предъявить вожакам ультиматум.

– Граф, вы на удивление спокойны, – вскочил кто-то столь же породистый, как и маркиз Сабве, но постарше.

– Господин обер-прокурор, – холодно произнес Леопольд Манрик, – господин тессорий еще не закончил. Говорите, граф.

– Да-да, – закивал король, – мы вас слушаем.

– Благодарю моего государя. Господа, я полагаю, что причина бунта лежит не только и не столько в неожиданном возвращении Робера Эпинэ, сколько в неумелом управлении провинцией. Маркиз Сабве добивался и добился для себя весьма широких полномочий. И что мы видим в итоге? Полагаю разумным направить в Эпинэ другого губернатора, а владения покойного герцога Гийома временно взять под королевскую опеку. В создавшемся положении решать вопрос с наследством и титулом преждевременно.

Папенька со значительным видом проследовал к своей скамье. Король глубокомысленно молчал, вбирая ноздрями воздух. Потом пошевелился и изрек:

– В словах тессория и экстерриора есть смысл, но мы не можем оставить своих подданных на произвол судьбы. Мы слушаем герцога Колиньяра.

Герцог и брат Сабве, то-то они так похожи… Что в Совете Меча хорошо, так это то, что всех называют по имени, иначе с непривычки запутаешься.

Обер-прокурор Колиньяр был вне себя. Его ноздри раздувались, и он явно хотел кого-то придушить. Красивый мужчина, очень красивый. В отличие от жены. Интересно, сколько и чего нужно было дать герцогу, чтоб он женился на серой мыши? Надо спросить господина графа, хотя не все ли равно…

– …если мы станем выжидать, наши враги примут это за признак слабости, – герцог почти кричал, – стремительная и беспощадная расправа над преступниками должна стать предостережением всем. Всем, господа! Время полумер прошло, мы достаточно сильны, чтоб не церемониться с врагами Талига и не оглядываться на Золотой Договор!

Я понимаю, главной заботой экстерриора многие годы было ублаготворять Гайифу, Дриксен и Гаунау. Вначале осторожность и впрямь была необходима, но теперь графу Рафиано пора вспомнить о гордости. Никто не вправе указывать Талигу, как поступать с мятежниками. Никто не вправе спрашивать у Талига отчета. Следует раз и навсегда покончить со скопившейся за века крамолой. Сторонники допотопных обычаев, родичи и друзья удравших в Агарис предателей всех мастей, иноземные прихвостни – каждый должен получить свое. Мы слишком долго щадили изменников и заговорщиков, господа, слишком долго! Кровь, которая льется в Эпинэ, порождена нашим долготерпением и ничем иным!

Вверх взмыла холеная рука, тускло блеснул огромный аметист.

– Супрем[86]Вальтер Придд.

Повелитель Волн был бледен, впрочем, Луиза не исключала, что бледен он всегда. В самом деле, кто видел румяных спрутов?