Табари посмотрел ему прямо в глаза.

— А вы нам поможете?

— Положение, которое я занимаю в правительстве, таково, что мне приходится действовать, заслоняясь множеством ширм. Нельзя допустить, чтобы официальный Триполи был связанс вашими действиями. Однако есть и другие, чье расположение вы можете обратить себе на пользу.

— Вы снова говорите об Исламской республике Мансур, —сказал кагамский повстанец, сверля собеседника буравчиками глаз.

Это образование было создано на территории Йемена сепаратистами, последователями приобретшего харизматическую популярность муллы. Правительственные силы смотрели на происходящее сквозь пальцы только потому, что потери были несущественными. Расположенная в барханах пустыни Рубаль-Хали, республика Мансур пребывала в отчаянной бедности и экспортировала только наркотик «кот» и продукцию мелких ремесленников. Правительство самопровозглашенной республики не могло предложить своим гражданам ничего, кроме шиитского варианта шариата: благочестия средневекового быта. Однако, хотя экспорт материальных ценностей был скуден, Мансур уже успел стяжать себе славу экспортера радикального ислама и сопутствующей ему воинственности.

Ибрагим Магхур улыбнулся.

— Несколько раз святые, живущие в Мансуре, говорили мне о своем беспокойстве по поводу их личной безопасности. Я взял на себя смелость сообщить им, что у меня есть на примете человек, преданный делу Аллаха и к тому же настоящий эксперт в подобных делах. Вы поедете вместе со мной в Хартум, где вас будет ждать подготовленный мной самолет. Вас встретят в городке в самом сердце пустыни, именуемом столицей; надеюсь, вы найдете этих борцов за правое дело очень гостеприимными. Дальше вы сами будете решать, куда отправитесь.

— И мне помогут найти змею?

Магхур покачал головой.

— Я сампомогу вам найти змею. Мы с вами будем работать в тесном контакте. Наши мансурские друзья обеспечат вас необходимыми документами и дадут вам возможность свободно передвигаться. Короче говоря, Мансур будет жеребцом, на котором вы поскачете вперед.

Порыв горячего воздуха из пустыни приподнял их свободные одежды.

— Говорят, что, если наносишь удар по царю, его надо непременно убить, — задумчиво произнес Халиф.

— Скоро ваши враги убедятся в правоте этих слов, — ответил ливиец. — Петер Новак через своих приспешников нанес вам удар — но не смог вас убить. Теперь настал ваш черед нанести удар...

— И убить его.

Эти слова были произнесены как простая констатация факта.

— Вот именно, — подтвердил Магхур. — Этого требует правосудие Аллаха. Однако время поджимает, ибо жажда ваших последователей-революционеров растет с каждым днем.

— И что утолит эту жажду?

— Кровь неверных, — сказал Магхур. — Она потечет, как сок из спелого граната, и в вашу борьбу вольются свежие силы.

— Кровь неверных, — повторил Халиф.

— Вопрос только в том, кому можно доверить... ее пустить.

— Доверить? — недоуменно заморгал Халиф.

— Кого из своих помощников вы пошлете?

— Помощников? — Казалось, кагамец был оскорблен. — Такое дело никому нельзя перепоручить. Вспомните, Пророк лично возглавил штурм Хайбара.

Ливиец с уважением окинул взглядом предводителя повстанцев.

— Кровь неверных потечет обязательно! — воскликнул Халиф, поднимая ладони. — Вот эти руки обагрятся кровью Петера Новака!

—И да снизойдет на них благословение Аллаха. — Ливиец поклонился. — А теперь пойдемте со мной. Жеребца необходимо оседлать. Мансур ждет вас, Халиф.

В конце концов Гитта Бекеши с большой неохотой согласилась впустить Джэнсона и Джесси в полуразвалившийся дом, в котором жила теперь одна со своим свирепым псом. Собака, похоже, была рада незваным гостям еще меньше: хотя она послушно отошла в сторону, но по ее напряженной позе было видно, что по малейшему сигналу хозяйки псина готова наброситься на них в неистовстве ощетиненной шерсти и лязгающих зубов.

Старая карга увядала вместе с домом, в котором жила. Кожа складками висела на ее лбу, сквозь редеющие волосы просвечивал бледный, сухой череп, жесткие запавшие глаза сверкали из-под отвислых змеиных век. Но если время размягчило то, что было твердым, оно, наоборот, закалило то, что было мягким, заострив высокие скулы, ввалив щеки и превратив рот в тонкую жесткую прорезь.

Это было лицо человека, пережившего много горя.

Из многочисленных статей, переваренных Джэнсоном, он знал, что в 1945 году Петеру Новаку было восемь лет; тогда схлестнувшиеся войска Сталина и Гитлера стерли с лица земли деревню Молнар, где он родился. Жителей в деревне было немного — в начале сороковых их насчитывалось меньше тысячи. Почти все погибли. Сколько бы ни было тогда Гитте Бекеши, могла ли она, пережив такой катаклизм, не сохранить на сердце незаживающие раны?

В большой гостиной в камине лениво горело пламя. На деревянной полке над ним стояла выцветшая фотография в потемневшей серебряной рамке, на которой была изображена красивая молодая женщина. Гитта Бекеши, какой она когда-то была: плотно сбитая девушка-крестьянка, пышущая здоровьем и излучающая что-то еще — хитрую чувственность. Фотография смотрела на них, жестокое напоминание о беспощадности времени.

Джесси подошла к ней.

— Какой же красивой вы были, — просто сказала она.

— Красота может быть проклятием, — проронила старуха. — К счастью, она очень быстро проходит.

Она щелкнула языком, и собака уселась у ее ног. Нагнувшись, старуха потрепала ей бока похожими на когти хищной птицы пальцами.

— Насколько я понимаю, когда-то вы работали в доме графа, — сказал Джэнсон. — Графа Ференци-Новака.

— Я об этом больше не говорю, — кратко ответила она.

Старуха уселась в плетеное кресло-качалку с провалившейся спинкой. Рядом с креслом, прислоненное к стене, словно трость, стояло старое ружье.

— Я живу одна и прошу только о том, чтобы меня оставили в покое.Говорю вам, вы напрасно теряете время. Что ж. Я вас впустила к себе в дом. Теперь вы можете говорить, что были в гостях у старой женщины и задавали ей вопросы. Можете говорить всем, кому это интересно, что Гитта Бекеши ничего вам не сказала. Нет, одно я вам скажу: в деревне Молнар не было никого с фамилией Киш.

— Подождите — вы сказали «всем, кому это интересно»? Коговы имели в виду?

— Не меня, — усмехнулась старуха.

Она умолкла, уставившись прямо перед собой.

— Это каштаны? — спросила Джесси, указывая на вазочку на столике рядом с креслом-качалкой.

Бекеши кивнула.

— Можно попробовать? Я понимаю, что просить невежливо, но вы их только что пожарили, поскольку весь ваш дом пропах каштанами, и у меня слюнки текут.