* * *

Не оправившись от потрясения, Джэнсон и Джесси направились назад к своей «Лянчии», до которой было больше мили вверх по склону. Когда дом скрылся в зарослях, они заговорили, медленно, неуверенно, пытаясь разобраться в сгустившейся тайне.

— А что, если речь идет о другом ребенке? — спросила Джесси. — О котором никто не знал, взявшем имя своего брата. Быть может, о близнеце?

— Кажется, старуха уверена, что ребенок был только один. Спрятать второго ребенка от прислуги было бы очень трудно. Разумеется, если граф Ференци-Новак страдал манией преследования, как о нем ходят слухи, можно предположить все, что угодно.

— Но почему? Он ведь не был сумасшедшим?

— Сумасшедшим-то граф не был, но он безумно боялся за своего ребенка, — сказал Джэнсон. — В политической жизни Венгрии царила взрывоопасная атмосфера. Вспомни, что мы читали. Бела Кун захватил власть в марте 1919 года и держал ее сто тридцать три дня. Это было царство террора. Но, когда его скинули, последовало еще более беспощадное истребление тех, кто помог ему прийти к власти. Людей убивали целыми семьями — так называемый «белый террор» адмирала Хорти. В то время нескончаемые репрессии стали образом жизни. Возможно, граф опасался, что колесо фортуны может сделать круг и те, кто был наверху, окажутся внизу. Его близость к премьер-министру Каллаи могла означать смертный приговор, причем не только ему одному, но и его семье.

— Он боялся коммунистов?

— И коммунистов, и фашистов. Сотни тысяч людей были убиты в конце сорок четвертого и начале сорок пятого, когда к власти пришли «Скрещенные стрелы». Вспомни, эти люди считали Хорти слишком мягким!Настоящие доморощенные венгерские нацисты. Затем, когда Венгрию захватила Красная Армия, последовали новые чистки. И снова сотни тысяч убитых. Враги революции, верно? Такие люди, как граф Ференци-Новак, оказались между молотом и наковальней. Как часто бывает так, что страна качается политическим маятником от крайне правой идеологии к крайне левой, не останавливаясь на чем-то посредине!

— Итак, мы возвращаемся к изначальному вопросу: как вырастить ребенка? Быть может, граф с графиней решили, что у них это не получится. Что их сына необходимо спрятать от людей.

— Моисей в тростниковой корзине, обмазанной смолой[53], — задумчиво произнес Джэнсон. — Но подобная версия поднимает новые вопросы. Новак заявил во всеуслышание, что это его родители. Почему?

— Потому что это правда?

— Плохой ответ. Такой ребенок должен был вырасти в страхе перед правдой. Он должен был опасаться правды — видит бог, он просто мог не знатьправду! Об этом нельзя забывать, имея дело с ребенком: ему нельзя доверять то, с чем он не справится. Когда в нацистской Германии еврейского ребенка прятала у себя немецкая семья, ему не говорили, не моглиговорить правду. Риск был слишком велик: ребенок мог проговориться своим друзьям, учителю. Единственный способ обезопасить его от смертельной опасности, сопряженной с правдой, состоял в том, чтобы держать его в неведении. Лишь гораздо позднее, когда ребенок вырастал, ему открывали, кто он такой. К тому же, если бы родители Петера Новака были теми, кого он называет своими родителями, Гитта Бекеши обязана была бы это знать. Я в этом уверен. Не думаю, что у графа и графини был еще один ребенок. По-моему, старуха сказала правду: Петер Новак, единственный сын Ференци-Новака, умер в детстве.

Солнце коснулось гребня далекого горного хребта, и тени удлинились до узких полосок. Через несколько минут открытые места, залитые золотистым сиянием, вдруг стали серыми. В горах солнце заходит быстро и без предупреждения.

— Мы словно попали в зеркальный зал, подобный тому, о котором рассказывала бабушка Гитта. Вчера мы гадали, не занял ли место Петера Новака какой-то двойник. Сегодня мы уже думаем, не занял ли сам Петер Новак чье-то место. Умерший ребенок, сожженная дотла деревня — а для кого-то замечательная возможность.

— Кража чужой личности, — заметил Джэнсон. — Безукоризненно осуществленная.

— Если хорошенько подумать, все было сделано просто гениально. Выбрана деревня, практически полностью уничтоженная во время войны, — так что не осталось никого, кто помнил бы о его детстве. Все архивы, метрики сгорели в огне.

— Сделаться сыном аристократа — очень хороший ход, — согласился Джэнсон. — Это позволяет избавиться от многих вопросов относительно его происхождения. Никому не придет в голову гадать, где он получил хорошее образование и воспитание, если нигде не учился.

— Вот именно. В какую школу он ходил? Эй, да с ним же занимались частные учителя — он же сын графа, забыли? Почему он исчез с экранов радаров? Да потому что у его отца, аристократа Яноша Ференци-Новака, полчища врагов и веские причины опасаться за свою жизнь и жизнь своих близких. Все чисто, комар носа не подточит.

— Все встает на свои места, словно фигурки паззла. Этого человека замечают только тогда, когда он уже крупный валютный спекулянт.

— Человек без прошлого.

— О, прошлое у него есть, не бойся. Просто это прошлое никому не известно.

Джэнсон снова увидел перед собой реактивный лайнер филантропа и белые буквы на сверкающем синем фюзеляже: Sok kicsi socra megy. Та самая венгерская пословица, которую Петер Новак повторил в выпуске новостей Си-эн-эн. «Много мелочей, объединившись вместе, могут сложиться в нечто великое». Это предложение было справедливо в отношении благотворительности — и обмана. В голове леденящим душу резонансом прозвучали слова Марты Ланг, произнесенные на борту «Гольфстрима»: «Новак раз за разом доказывал, кто он есть на самом деле. Человек на все обстоятельства, человек для всех людей».

Но кто он такой на самом деле?

Джесси легко перескочила через большую корягу, лежавшую поперек тропинки.

— Я все время возвращаюсь к одному и тому же: зачем?Зачем весь этот обман? Его все любят. Он стал героем нашего времени, черт побери.

— Бывает, даже святым есть что скрывать, — возразил Джэнсон, осторожно обходя корягу. — А что, если его родственники запятнали себя связями со «Скрещенными стрелами»? Опять же не надо забывать, что речь идет о стране, где у людей долгая память, где полстолетия одни репрессии сменялись другими, где целые семьи, включая детей и внуков, уничтожались или отправлялись в ссылку только из-за того, что кто-то совершил ошибку, примкнув не к тем, к кому нужно. Сменяющие друг друга циклы насилия и мести были движущей силой истории Венгрии двадцатого века. Если у тебя в прошлом есть пятно, вполне объяснимо, что ты стремишься от него убежать, оставить его позади любым допустимым способом. Бабушка Гитта — не единственная, кто живет здесь прошлым. Задумайся. Скажем, родители этого человека были членами «Скрещенных стрел». Что бы он ни делал, это всплывало бы снова и снова — в каждом интервью, каждой беседе, на каждом совещании.