нужно, нашел он за футбольным полем. Там, в зарослях, почти у самого забора, лежала небольшая бетонная плита.

Эта плита зазеленелась от влажности, вокруг все заросло, даже мусор тут был старый, какой-то пожелтевший. Мало кто ходил на футбольное поле, и совсем никто – за него, в эти бесконтрольные заросли свидины.

Бетонная плита лежит тут, наверное, десяток лет, подумал Андрюша, никто и не догадается, что под ней что-то есть.

С другой стороны, так получится даже… уважительно.

Так он и подумал: уважительно.

У него не было с собой большой лопаты, только лопатка, которую он украл у садовников (еще он украл молоток). Совсем небольшая лопатка, а дело предстояло большое.

Андрюша потратил много времени на приготовление, и очень забавно, что все мы думали, будто он этот день провел с ней. А она уехала в деревню к бабушке. Ее не было с Андрюшей.

Андрюша сдвинул плиту и долго копал там, где она лежала, сначала лопаткой, а затем – руками. Не потому, что лопатка сломалась, не потому, что Андрюша устал ею орудовать, а потому, что ему захотелось прочувствовать, что именно он делает.

В жаркий день земля показалась ему совсем холодной.

То и дело ему попадались черви, какие-то жучки, все то, что прячется обычно под камнями. Он копал, пока не выбился из сил, и это оказалась лучшая работа в его жизни.

Но когда Андрюша закончил, он обнаружил, что яма недостаточно длинная, хотя и вполне глубокая.

Он выкопал яму по размеру плиты, чтобы не заметны были раскопки. Но плита не очень крупная, значит, большую яму она не закроет. Поместится ли сюда то, что должно поместиться? Андрюша постарался прикинуть.

Туда мог поместиться его чемодан – он не очень большой.

Андрюша стоял около ямы, блестевшей свежей землей, и все думал, как ему разместить то, что должно сюда поместиться.

И конечно, это следует во что-то упаковать.

Ответ пришел снова, тот же самый: сюда поместится его чемодан.

Он повторил это несколько раз и сдвинул плиту на прежнее место.

В этот момент я очнулся. Голова моя была переполнена страхом, послевкусием еще не рассеявшегося сна.

Теперь это кажется глупостью. Мало ли, какие нам снятся сны? Но ведь нельзя оставить без внимания подобную информацию. Связь, червь, это нельзя игнорировать.

Ничего дурного не случится, если я проверю, что скрывается под маленькой бетонной плитой. Вполне возможно, что ничего особенного там и нет.

Боря спит, и я его не потревожу.

Скорее всего, эти глупые мысли вообще ничего не значат.

Что касается Андрюши: с ним и говорить нечего, только обижу его своими подозрениями, тем более, что они такие страшные.

Ему было больно, когда Боря сказал такое в шутку. Не стоит донимать его своими кошмарами.

Я просто проверю, а потом вернусь и буду спать. Скоро я отправлюсь в Космос, не могу же я не проверить, проверить надо сразу.

Нервничаю.

Запись 218: Чистосердечное признание

Арлен, ты найдешь под бетонной плитой чемодан.

В чемодане будет Диана.

Это я ее убил. Чтобы она поместилась туда, я перебил некоторые кости. Она хорошо вошла, хотя чемодан очень небольшой.

Мы давно стали ходить туда, к плите. На плите мы сидели и целовались. В тот день я сказал ей, что мы сбежим вместе. Мы договорились встретиться здесь ночью. Я даже принес чемодан. Диана сказала, что он слишком легкий. Я сказал, что мне почти ничего не нужно.

Там, за нашими спинами, в некотором отдалении от забора, проезжали машины, светили их фары. Меня это будоражило. Я снял рубашку. Она спросила, зачем я снял рубашку. Я сказал, что мне жарко. Она засмеялась.

Мы сидели и целовались, и я ударил ее молотком по голове. Одного раза оказалось недостаточно, но она не кричала, звук, который она издавала, был тихим и невнятным. Он немного напомнил мне кошачье мяуканье.

Я ударил еще раз. Но и после этого она дышала (слышу, вижу, ощущаю, помнишь, как нас учили оказывать первую помощь?). Я ударил ее в третий раз, больше бить не понадобилось. На этот раз образовалась не вмятина, а дыра (все три удара пришлись в разные места).

Потом мы еще некоторое время лежали вместе.

Я боялся, что на черных брюках все равно будет заметна кровь. Но не в темноте. Но все равно перед тем, как уложить ее в чемодан, я снял и брюки.

Как ломать кости, как ее изогнуть, я продумал заранее, даже зарисовал (в абстрактном стиле) результат, который мне нужен. Я показывал тебе эти рисунки. Ты сказал, что абстракционизм – не искусство и нашему народу такое не нужно.

Я полностью с тобой согласен. Это не искусство.

Уложить ее в чемодан оказалось очень легко, застегнуть его было сложнее, но я справился.

Я поместил чемодан в яму и накрыл ее бетонной плитой. Потом я оделся, вернулся в корпус и застирал брюки.

Было около двух часов ночи.

Я рассчитывал, что, так как мы хотели сбежать вместе (она хотела), что-то в ее поведении выдаст такое намерение и ее будут искать, как беглянку.

Но она сказала мне, что не хочет убегать, потому что слишком любит маму, и папу, и свой город, и свой дом.

Я сказал: ладно.

Но я все равно ее убил.

Я сделал это потому, что надеялся таким образом завершить свои метаморфозы. Боря лучший, потому что ему больно. Тебе тоже больно (из-за Ванечки, я знаю, ведь мы друзья, у нас нет секретов).

Я решил, что если я убью девочку, то метаморфозы завершатся и я смогу попасть в Космос.

А может, я сделал это, потому что у меня в голове червь. Ничего другого от нас и не ждут. Мы ведь чудовища. Бешеные животные.

Или я не знаю, почему я это сделал.

Ты ведь видел сон о том, как я копал землю. Тогда я только играл с этой мыслью. А после экзамена решил, что нужно поступить так.

Нет, до. Я решил так, когда понял, что я не сдам.

Я запутался.

Но теперь дело сделано. Я знаю, что меня не накажут – я слишком ценен, а она – не более чем сырье для таких, как я. Но я не хочу, чтобы они нашли тело.

Фира сказала мне, что сегодня проверили одно место. Его проверили, значит, больше они туда не поедут. А ведь санаторий еще не проверяли. Могут проверить, никто ведь не знает, где она пропала.

Если хочешь,