я его в тот момент хорошо понял, словно бы все те глупые и обидные моменты, когда он помыкал мной, приказывал мне, управлял мной, случились с нами ради этой минуты, чтобы я его послушался.

Боря отвел от горла вторую руку. Кровь еще стекала вниз, но раны уже не было.

– Порядок, – сказал он, показав красные зубы. Мужчина брезгливо оглядел свой залитый кровью халат. Наверное, он не привык к грязи, которая не пропадает сразу. Пол ведь был уже чистый. Так, наверное, везде в Космосе.

Женщина сказала:

– Повернись ко мне.

Ее голос на миг показался мне даже дружелюбным. А потом она легко, деловито, без лишних эмоций вонзила скальпель мне в живот. Несколько быстрых движений, несколько быстрых и глубоких проникновений. Я не ощутил боли, но ощутил страшную пустоту там, где мое тело было цельным еще секунду назад.

А еще я запаниковал.

Женщина подозвала Эдуарда Андреевича, чтобы тот дал ей сменные перчатки. Она спокойно смотрела на меня, а мне вдруг почему-то очень сильно захотелось вцепиться в ее обнаженную золотистую красивую руку.

Чтобы попросить помощи или даже чтобы испачкать ее.

Я, конечно, понимаю, что ученым необходимы стальные нервы, и умение дистанцироваться, и еще много других вещей, которых мне не понять. Но я так испугался, не мог сосредоточиться, потом пришла и боль, сильная и очень неестественная – прежде я не испытывал такую боль, она не была похожа ни на что, что может случиться с организмом изнутри.

Боря тоже дергался на своей кушетке, но его держал тот мужчина.

– Дисциплина, – сказал он. – Веди себя спокойно.

Знаете это чувство, когда от волнения забываешь, как решаются простейшие примеры, или не можешь вставить в замок ключ, или даже перестаешь соображать, как дышать?

Это случилось и со мной.

Боря ругался, но я уже с трудом различал его слова. Слабость накатила на меня очень быстро, я упал на кушетку и смотрел на белый холодный свет, которым все здесь было пронизано.

Тогда я подумал: сейчас я умру. Я не справился, и я умру.

Если вдуматься, самая справедливая вещь на свете.

Но как же я испугался, запаниковал, задрожал. Недостойно. Я попытался унять страх, но боль не давала этого сделать.

Рядом каким-то образом оказался Боря, он что-то спрашивал у меня, потом резко надавил на одну из ран, его тут же схватили за руку, но еще более страшная боль, чем прежде, в самом деле меня отрезвила.

В конце концов, вы ведь знаете, мы всегда вспоминаем, как дышать. А то, что происходит со мной, когда я изменяюсь, это так же естественно, как дыхание.

Сначала я перестал ощущать ужасную пустоту внутри, а затем утихла и боль. Мне больше не было холодно, я не дрожал, меня не тошнило, и слабость ушла. Я сел на кушетке, оглядел свой живот, провел по нему рукой – все хорошо. Все-таки это очень странно, видеть столько своей крови и не видеть раны, через которую она покинула тело.

Женщина сказала:

– Почти пять минут.

– Он испугался. С ним такое впервые.

– Я думала, он потеряет сознание.

– Он очень выносливый.

Потом мужчина попросил нас с Борей лечь на кушетки. Я посмотрел на Борю, он одними губами прошептал мне что-то, что я понял как неприличное слово. Я покачал головой, какой, мол, ужас, что ты себе позволяешь.

Женщина мягко, но холодно погладила меня по голове.

– Посмотри на меня, – сказала она. Я снова ощутил себя умным, но животным.

– Ребра, – сказала она. – Сделай их острыми, сломай, пробей себе кожу.

Как выполнить это задание я не знал, но, подумав, прижал пальцы к ребрам, истончил кости в том месте, где чувствовал свои пальцы, и ребра в самом деле хрустнули.

– Молодец, умница.

Пробить кожу оказалось легко, хоть и довольно больно. Боря с этим заданием справлялся дольше, уж очень противна была ему идея причинять вред своему телу самостоятельно (так он сказал потом).

– Их психологические характеристики с момента последнего твоего отчета не изменились?

– Незначительно. Шиманов стабилизирован, Жданов на взводе, пропал мальчик из…

– Он проявлял агрессию?

– Нет.

– Он послушный?

– Да, Жданов из всех самый дисциплинированный.

Я улыбнулся, меня хвалили, и даже в этой ситуации мне было радостно это слышать.

Они надолго отвлеклись, обсуждали нас с Эдуардом Андреевичем. Боря спросил:

– А какая оценка?

– Прошел Шиманов, – сказал мужчина.

– А я?

– И ты, Жданов. Оба прошли. Ждите приказа о вашем назначении.

Мы с Борей переглянулись, он улыбался, улыбка его была в некоторой степени безумной, но я знал, что и я улыбаюсь так же.

– А кто займется их функциональным обучением в Космосе? – спросил Эдуард Андреевич.

Мы старались одеваться как можно медленнее, чтобы все послушать.

– Либо Санников, либо Соколова, либо Рахманов, посмотрим.

– А Шиманов?

– Шиманов не доживет, судя по твоему отчету.

Наша нарочитая медлительность была замечена.

– Так, ребята, оделись? Тогда зовите Кац и Толмачеву.

– А Арефьев?

– Последним пойдет.

Так мы сдали экзамен. Это оказалось быстрее и проще, чем я думал, хотя и намного страшнее. Вряд ли все действо заняло больше получаса.

Итого: полдевятого утра, и я свободен!

Сейчас сидим с Андрюшей. Хочу его поддержать, но не знаю как. У него пока не слишком получается, нельзя ведь объяснить, что делать, чтобы росли зубы мудрости.

Запись 205: Шоколад и сочувствие

Андрюша и Валя не сдали экзамен. Валя заращивала рану слишком долго, а Андрюше даже не стали ее наносить – индекс регенерации у него оказался недостаточным.

Мы все ужасно испугались, но Эдуард Андреевич опять нас успокоил: требуется еще некоторое время, чтобы Андрюша и Валя смогли показать лучшие результаты. Каждый работает в своем темпе, просто наша Родина заинтересована в получении боеспособных искусственно полученных солдат как можно быстрее.

Мы с Борей и Фирой оказались первыми в своем роде искусственно выведенными солдатами с планеты Аврора.

Сегодня я вошел в историю.

Но в то же время как мне обидно за лучшего друга, и за Валю тоже. Эгоистично думать о себе и своих маленьких радостях, когда товарищей постигла неудача.

Я бы всеми силами хотел им помочь, но, как я уже писал, не понимаю, каким образом это можно сделать.

В общем и целом, то, что ребятам потребуются дополнительные занятия, это, конечно, не беда. Но между нами, что очень обидно, тут же пролегла пропасть.

К примеру, Эдуард Андреевич тут же вручил нам с Борей и Фирой по шоколадке. Как же давно я не ел шоколад! Я даже забыл его вкус!