злоупотребления должностных лиц. Вдобавок административные полномочия судей существенно распространили на сферы религии, экономического регулирования, Закона о бедных, контролирования бродяжничества, содержания в порядке дорог и мостов, арбитража исков по запросам судов лорд-канцлера и Звездной палаты[949].

Конечно, органы самоуправления графств заметно усилил институт лейтенантов, который сделали постоянным в 1585 году[950]. Однако получившие назначение на эту должность, особенно когда они также были тайными советниками или председателями Советов Уэльса и Севера, редко могли лично выполнять полный спектр местных задач. В каждый округ назначались два-три заместителя лейтенанта, которым помогали командиры подразделений и наставники новобранцев. Заместителями лейтенантов обычно становились второстепенные лорды или ведущие мировые судьи, бравшие на себя ответственность за набор и подготовку ополчения. Они контролировали взимание местных налогов для ополчения, а в 1590-х годах добавились и общественные работы, например организация запасов продовольствия, сбор вынужденных займов, выявление рекузантов и проведение в жизнь мер экономического регулирования[951].

Однако напряжение экономики военного времени накапливалось: за последние 18 лет правления Елизаветы 105 810 человек было завербовано для службы в Нидерландах, Франции, Португалии и Ирландии. В 1592 году попытки отправить за границу на пополнение экспедиционных войск или на восполнение потерь погибшими и дезертировавшими солдат из подготовленных отрядов натолкнулись на активное сопротивление. Хотя члены подготовленных отрядов казались очевидными кандидатами для боевых действий на основании их подготовки и опыта, они были главной опорой национальной обороны и, следовательно, освобождались от службы за рубежом. К тому же в подготовленные отряды набирали людей из слуг джентри уровня йоменов, серьезных земледельцев и успешных ремесленников. Когда заместители лейтенантов в Эссексе признали, что заменили изначально отобранных из подготовленных отрядов для службы за границей людьми более низкого социального положения, подразумевалось, что отряды, состоящие из людей достаточного социального статуса, избегли насильственной вербовки. В результате армии за границей в основном состояли из бедных трудящихся, преступников и бродяг, а костяк армий для Ирландии составляли рекруты из Уэльса и приграничных Марок[952].

В 1590-е годы рекруты и снаряжение солдат за рубежом стоили каждому графству до £2000 в год. В Сассексе и в северных и западных районах Норфолка многие люди отказывались платить, и их вызывали в Тайный совет. Сассекс также поскупился на начальников военной полиции, и графству разрешили назначить на эти должности неоплачиваемых местных джентльменов. В Лондоне в 1596 году открыто зазвучали протесты против «корабельных денег», а многие жители отказывались выплачивать сборы на ополчение Миддлсекса. В Гемпшире лишь три четверти людей из подготовленных отрядов, отобранных для усиления острова Уайт в случае вторжения, были обеспечены каким-либо оружием. В Саффолке проигнорировали требование Тайного совета собрать деньги на экипировку конницы для Ирландии. В марте 1592 года обнаружилось, что 13 графств не представили документы о своих войсках, как потребовал Тайный совет еще 18 месяцев назад, а еще шесть графств забыли доложить о своих запасах оружия. Самое сильное давление испытывали прибрежные графства, в Кенте лорд-лейтенант стенал, что «графство, кажется, не хочет (я не скажу – не может) восполнять потери в оружии и экипировке». Тем не менее именно набор на военную службу в Ирландии после 1595 года вызвал наибольшее возмущение. Летом 1600 года в Честере чуть не начался бунт кентской кавалерии, двигавшейся в Ольстер. Истощение людских ресурсов не прекращалось; с 1591 по 1602 год в Кенте рекрутировали около 6000 мужчин, тогда как все население графства не превышало 130 000 человек[953].

Нагрузка на графства вела к административным провалам и противодействию распоряжениям центрального правительства. Однако и следовало ожидать стойкой приверженности к традициям среди джентри (и даже поверхностного конституционного идеализма), учитывая разъедающее воздействие долгой войны, разрушение торговых связей, вспышки чумы (заразу часто привозили солдаты, возвращавшиеся из-за границы), гибель урожая в 1596 и 1597 годах, а также острый экономический кризис. Тем не менее тезис о «сползании в катастрофу» в графствах, вызванном отторжением «местных» джентльменов при дворе, вкупе с разрушением традиционных социально-политических связей, остается недоказанным. Основываясь на аналогиях с личным правлением Карла I и епископскими войнами, иной раз утверждают, что к концу 1590-х годов не получающие жалованья власти графств осознавали несопоставимость тревог и издержек с убывающими наградами за продолжение действий в интересах центрального правительства. В таких обстоятельствах местные магистраты могли либо примкнуть к какой-либо придворной группировке, чтобы обеспечить себе покровительство и необходимое вознаграждение – таким образом отрекаясь от своих корней в графстве; либо сторониться двора ради «чистой» страны (то есть занять негативную «местническую» позицию) – и в этом случае потерять возможность в дальнейшем служить на государственных постах. Однако для правления Елизаветы эта модель анахронична. В 1590-х годах напряженность в отношениях двора со «страной» не была столь идейной, как при Карле I, в большинстве случаев заместители лейтенантов и мировые судьи выражали не более чем усталость от войны и недовольство фискальным бременем. В 1639–1640 годах шерифы, мировые судьи и приходские констебли активно отказывались собирать «корабельные деньги» и другие средства, а заместители лейтенантов были не в состоянии набирать войска, что свидетельствует о массовой враждебности населения к режиму Карла. В 1598–1601 годах, напротив, противодействие требованиям центра на местах оставалось по большей части пассивным, хотя исключения могли встречаться в прибрежных графствах, таких как Норфолк[954].

Однородность тюдоровского правительства тоже препятствовала «сползанию в катастрофу». С 1540-х годов до конца правления Елизаветы от 60 до 90 % придворных, будучи рыцарями или джентльменами королевского двора, одновременно служили членами парламента или мировыми судьями в своих графствах. Роли перекрывались настолько впечатляюще, что следует рассматривать «двор» и «страну» как одних и тех же людей в разное время года[955]. Тем временем Тайный совет оставался жестко структурированным органом: его члены занимали господствующее положение в елизаветинской системе лейтенантства, систематизировавшей отношения двора со страной на основе консультаций. Лорд-лейтенант, получив назначение, собирал местные магистраты и представителей джентри, чтобы обсудить, как уберечь округ «и от опасностей беспорядков и мятежа, и от нападения врагов». Целями были внутренняя оборона и набор для военной службы за границей. Основной принцип состоял в коллективной ответственности – обязанности каждого работать на благо сообщества[956]. К 1596 году, когда Тайный совет пытался взимать «корабельные деньги» на финансирование судов для экспедиции в Кадис, идея общей обязанности уже устарела. Однако ранее такой подход помогал ограничить конфликт и предотвратить чрезмерное использование военного положения. В этом отношении очевидно различие с ситуацией в Ирландии последних лет правления Елизаветы, где консультации игнорировались, а военное положение было нормой.

Таким образом, противодействие распоряжениям короны наблюдалось главным образом в прибрежных графствах Восточной и Южной Англии, несших самое тяжелое бремя военного набора и местных налогов. В Норфолке возникли трения между мировыми судьями и лейтенантством по поводу обширных и плохо определенных полномочий заместителей лейтенантов. Поворотной точкой стала инструкция короны 1589 года, позволявшая лейтенантам каждого округа назначать начальников военной полиции, чтобы наказывать демобилизованных солдат, дезертиров и бродяг. Начальники военной полиции применяли военное право