Когда прошла оторопь от этих новостей, Гитлер приказал Роммелю удерживать позиции любой ценой, а Йодль получил указание силами сухопутных войск, военно-морского флота и люфтваффе организовать оборону Туниса. Одновременно фюрер решил немедленно занять пока еще не оккупированную часть Франции. И 11 ноября немецкие и итальянские войска захватили Юго-Восточную Францию. Геринг, находившийся в Мюнхене вместе с Гитлером, выразился иносказательно, спортивным языком, сказав, что захват Северной Африки оказался первым голом, который союзникам удалось забить с начала войны. В этой связи адъютант Гитлера по люфтваффе фон Белов отметил появление некоторой холодности в отношениях между фюрером и рейхсмаршалом. «Меня поразило то, что они больше не встречались так часто, как раньше», – отметил он. Причину этого адъютант Гитлера понял спустя несколько дней, когда Гитлер отправился отдохнуть в Оберзальцберг. Фон Белов вспоминал: «Гитлера все больше занимало люфтваффе[458]. […] Гитлер говорил мне, что Геринг недостаточно точно осведомлен о положении дел на фронтах и о нынешних условиях, поэтому он предпочитал обсуждать возникающие проблемы с генералом Ешоннеком. Разговаривая со мной, он подчеркивал необходимость защиты от воздушных налетов территории рейха. Для его обороны требуется производить больше зенитных пушек, потому что одних самолетов хватает редко: или они задействованы в других местах, или мешает плохая погода. […] Что до Восточного фронта, Гитлер сказал так: он надеется, что там не произойдут никакие неожиданности».

Действительно, из-за неблагоприятных событий в Северной Африке Россия словно бы отошла на второй план. Настолько, что 4-й воздушный флот, вот уже четыре месяца метавшийся между Доном и предгорьями Кавказа[459], получил приказ командования отправить четыре эскадрильи истребителей в район Средиземного моря… Но пробуждение ото сна стало трудным: утром 19 ноября под завывание снежной бури три советских танковых корпуса после мощного удара 3500 артиллерийских орудий атаковали позиции 3-й румынской армии на участке фронта между городом Серафимович и станицей Клетская северо-западнее Сталинграда и устремились по сходящимся направлениям в район Калача, находившегося в центре боевых порядков немцев. На следующий день еще два советских танковых корпуса взломали оборону 4-й румынской армии юго-восточнее Сталинграда и ринулись на северо-запад в направлении поселка Советский и Калача[460]. В их действиях четко просматривалось намерение советского командования окружить основные силы немцев под Сталинградом, направив главные удары против наиболее уязвимых участков обороны противника. Но внезапность наступления, размах советской операции, ее начало намного западнее Сталинграда, ужасная погода, отвлекающие удары и плохая координация действий немцев и румын вызвали определенную неразбериху в штабе генерала Паулюса, и это нашло свое отражение в докладах, направленных в штаб группы армий «Б» и в ставку фюрера…

Сообщение о советском наступлении застало немецкое верховное командование в разных местах: ОКХ находилось в Восточной Пруссии, как и Генеральный штаб люфтваффе, а Геринг был в Берлине. ОКВ располагалось в Зальцберге, а Гитлер перебрался в Берхтесгаден… Альберт Шпеер, находившийся в Бергхофе вместе с фюрером, вспоминал: «Гитлер попытался объяснить катастрофу низкими боевыми качествами своих союзников. Но потом русские нанесли удары и по немецким дивизиям, и фронт начал разваливаться. Гитлер ходил из стороны в сторону по большому залу Бергхофа: “Наши генералы опять повторяют свои старые ошибки. Они всегда переоценивают силу русских. По всем сообщениям с фронта видно, что у противника не хватает людских ресурсов. Русские ослаблены, мы обескровили их. […] К тому же русские офицеры так плохо подготовлены, что с ними совершенно невозможно организовать наступление. А вот мы знаем, что для этого нужно! Рано или поздно русские остановятся: они выдохнутся. А мы тем временем перебросим туда несколько свежих дивизий, и они снова восстановят порядок”. В спокойной обстановке Бергхофа он не осознал, что грядет».

Но начал все-таки это понимать 22 ноября после полудня, когда ему сообщили: «оба ударных клина большого русского наступления в районе Дон – Волга соединились у Калача». Это означало, что все дивизии 6-й и 4-й танковых армий вермахта, остатки двух румынских армий и 9-я дивизия ПВО, всего 270 000 человек, оказались в окружении. Не способный создать целостную картину происходящего, Гитлер упрямо продолжал посылать в группы армий подробные приказы, которые отставали от развития событий, и возмущаться тем, что они не выполняются. Вечером 22 ноября фюрер со своей свитой выехал на поезде в Растенбург…

«Поездка продолжалась почти двадцать часов, – вспоминал фон Белов, – потому что приходилось останавливаться на три-четыре часа для переговоров по телефону с Цейцлером. Тот настойчиво требовал разрешить 6-й армии отойти, ведя арьергардные бои. Но Гитлер не позволил отступить ни на шаг». Так и было: стратегия Гитлера заключалась в том, что Сталинград нужно в любых обстоятельствах удержать. А «успех» прошлой зимы лишь укрепил уверенность фюрера в собственной правоте. Поэтому еще 21 ноября он послал генералу Паулюсу радиограмму такого содержания: «6-я армия должна держаться, не обращая внимания на угрозу временного окружения». В течение двух следующих дней он лишь подтверждал этот приказ, не обращая внимания на уговоры Цейцлера, генерала фон Рихтгофена и командующего группой армий «В» фельдмаршала фон Вейхса. Он также решил создать ударную группу из войск 11-й армии, а ее штаб во главе с фон Манштейном отправить из Витебска на юг, чтобы фельдмаршал мог возглавить новую группу армий «Дон», которая объединит все войска в угрожаемой зоне. Поскольку это заняло бы по меньшей мере десять дней, Гитлер хотел быть уверен в том, что Паулюс сможет продержаться необходимое время. А для этого требовалось постоянно снабжать 6-ю армию горючим, продуктами питания и боеприпасами. Но пути сообщения были перерезаны, так что оставалась только одна возможность обеспечить снабжение окруженных войск: «воздушный мост».

В связи с этим в ночь с 22 на 23 ноября Гитлер провел консультации с командованием немецкой авиации. Верный подсказанным свыше решениям, он прежде всего обратился к начальнику Генерального штаба люфтваффе Ешоннеку, который в порыве национал-социалистского рвения ответил, что снабжение Сталинграда по воздуху в принципе вполне возможно. Геринг, которому Гитлер позвонил по телефону и который знал, что именно желал услышать от него фюрер, сразу же заявил: «Мой фюрер, люфтваффе обеспечит снабжение 6-й армии по воздуху». А позже объяснил Пили Кёрнеру: «Гитлер имел уже свой план (Ешоннека) до того, как связался со мной. Мне оставалось только сказать: “Мой фюрер, вы знаете все цифры. Если они точны, то я в вашем распоряжении”»[461]. Разумеется, цифры были вовсе не точны: Ешоннек не имел ни данных, ни времени для того, чтобы рассчитать, во что обойдется ежедневное снабжение по воздуху ограниченным числом самолетов под огнем зениток противника двадцати двух дивизий, попавших в окружение в тысяче километрах от аэродромов базирования. Причем зимой, да еще в течение неопределенного времени. Он просто ответил Гитлеру, ожидая от того продолжения – как и Геринг. А рейхсмаршал считал, что достаточно только отдать приказы, и поэтому он собрал Генштаб люфтваффе в своем личном поезде. «Когда вышел к нам, – вспоминал генерал Вольфганг Форваль[462], – Геринг сказал грубым голосом, что люфтваффе предстоит заниматься снабжением 6-й армии. В операции будут принимать участие все транспортные самолеты и все свободные бомбардировщики». Почти сразу же после этого рейхсмаршал с чувством выполненного долга укатил в Париж. Там его ждали картины Ван Гога, Коро, Утрилло, Кранаха и пять ковров, от которых его не заставила бы отказаться никакая война в мире…