— Йоханесс, — в её голосе проскользнула улыбка. — Скажи, все мужчины такие очаровательные, когда плачут, или только ты?

Ольсен тяжело вздохнул. С ней бесполезно говорить о серьёзных вещах. Смеётся, корчит из себя жестокую и безумную, а потом, находясь в полном одиночестве, режет свои руки в мясо.

Йенс понял сам для себя, что уже и не так важно, с кем Эрика живёт, кого любит, кого видит перед собой вместо Ольсена. Да хоть президента. Обида, горящая в сердце ранее, потухла. Про всё можно забыть, лишь бы она была жива, лишь бы перестала убивать себя.

•••

Старенькая дверца тихо скрипнула, и Оливер поморщился, чувствуя себя самым плохим в мире шпионом, который спалился в самом начале, причём на сущей ерунде. Но на этом звуке всё прекратилось: может, обошлось? Парень распахнул дверь пошире и неуверенно просунул голову в проем. Зря паниковал, в комнате вообще никого нет. Сначала Оливер расстроился: отец опять не сообщил о своем уходе и просто исчез куда-то среди ночи. Разве так можно поступать? Почему он думает, что Олли никогда не в курсе? Считает совсем маленьким ребёнком? Вот где он? Что с ним? Однако обида почти тут же сошла на «нет», уступив место щекотливой тревоге. Если отца нет, значит, юноша может осуществить задуманное, не волнуясь о том, что останется замеченным. Кажется, даже если не убрать улики преступления, отец всё равно ничего не заметит: слишком сильно уж он увлечён чем-то другим. Казалось бы, Оливер должен радоваться — можно влезть в чужую личную жизнь и сделать вид, что ничего не знаешь, однако юноша очень боялся того, что именно может сейчас узнать.

Впрочем, он уже не мог поступить иначе. Сомнения и недоверие росло в груди, от неопределённости и отсутствия конкретики уже становилось дурно. И если сначала Оливер считал, что это плохая идея, что потом не сможет избавиться от чувства вины перед отцом, то сегодняшний день стал последней каплей. Лекса в школе была никакой. Она, лучезарная, яркая, солнечная, сегодня была мрачнее грозовой тучи, плохо слушала на уроках и постоянно находилась где-то в своих мыслях. Оказалось, её страхи относительно развода куда более реалистичные. А Оливер всё никак не мог забыть странный нежно-обреченный взгляд, которым отец провожал миссис Эдвардс. Может, мальчик всего лишь надумывает, может, нет. Лекса переживает, что у матери есть кто-то другой, конечно, Оливер не стал ей рассказывать о своих наблюдениях. Он не расскажет, даже если они подтвердятся. И не ради неё Расмуссен на цыпочках, будто бы отец не уехал, подошёл к комоду, стоящему в гостиной, опустился на коленки и выдвинул полку. Не ради неё, а ради собственного успокоения. Олли ещё не решил, что будет делать с правдой, но обязательно сохранит её в тайне.

Стопка неаккуратно сложенных рисунков. Одни помяты и развёрнуты, другие разорваны и заново склеены. Всё это определённо принадлежит нестабильной творческой личности, которая тяготеет к искусству, но ненавидит, когда творит его сама. Оливер любил рисунки отца, правда, рисовал он редко. Раньше. В детстве можно было уговорить помочь с открыткой в садик, даже с уроками рисования, которые Олли совсем никак не давались. Йоханесс ворчал и сопротивлялся, но всё равно сдавался и шёл на поводу. Мальчик видел в доме дедушки и бабушки его старые рисунки — почему-то всегда отложенные в самый дальний угол чердака, будто бы они не имеют никакого значения. Красивые. В садике Оливеру все дети завидовали, когда видели притащенные открытки, признаться честно, юноша до сих пор их в тайне хранил.

И теперь, спустя столько времени, отец снова взялся за карандаш. Это могло показаться очень странным, и в голове постоянно проскальзывали слова Лексы о том, что Йоханесс просто влюбился. А с любовью пришла и муза.

Только кто эта муза? Эльфрида? Ерунда какая-то получается, ладно отец, но милая тётя Фрида не похожа на ту, кто будет встречаться одновременно с двумя мужчинами, да и она постоянно говорит о дяде Гловере, когда приходит. Бессмыслица. Невзаимно? Оливер всё равно не мог в это поверить. У отца было много странных женщин раньше, Эльфрида вообще не похожа ни на одну из них, да и дружат они давно.

Юноша вздохнул. Хотелось потянуть ещё немного времени, только куда уже? Он вырыл из комода огромную стопку рисунков и кинул их на пол. Пришлось включить настольную лампу на кофейном столике, без неё слишком темно. Оливер неохотно взял первый попавшийся рисунок. Все, что на нём было изображено — большие женские глаза бирюзового цвета с длинными чёрными ресницами. На следующем — аккуратные женские ручки. Спина девушки, усыпанная волнистыми волосами. Олли нетерпеливо перелистывал рисунок за рисунком, осознавая, что отец, видимо, не просто влюблён, он одержим этой женщиной!

Наконец, на одном из рисунков предстала она во всей красе. Невероятная, прекрасная, удивительная. Точеные черты лица, глубокий взгляд, длинные волосы. Бросалось в глаза то, с какой-то осторожностью и с каким трепетом на бумаге была изображена женщина. Художник вложил в рисунок не просто свой талант, а свою любовь.

Оливер отбросил бумажный листок в сторону. Он был уверен на сто процентов, что женщина с рисунка — это миссис Эдвардс. То есть ему не показалось? Ему не привиделся нежный взгляд отца и глубокая растерянность на лице? И кардиган на ее плечах не был случайностью. Отец Оливера был влюблён в маму Лексы.

Мальчик схватился за голову. Правда ошарашила его куда сильнее, чем можно было ожидать, несмотря на то, что отчасти Олли даже предвидел такую развязку. Конечно, юноша ничего не скажет Лексе, только вот как сложатся обстоятельства дальше? Что будет, если подруга сама узнает правду? А какова правда? Насколько близки их родители? Как вообще это могло произойти? Дурацкие совпадения!

И что теперь? Оливеру нужно будет пытаться убедить Лексу, что ее мама не изменяет ее папе?

Расмуссен принялся запихивать все рисунки обратно в комод. Пускай сами разбираются.

Глава 16. Я тебя тоже, любимая

а глаза твои цвета бездонности,

цвета паники, бешенства, скорости.

меня тянет на дно твоей пропасти,

передам там привет своей гордости.

© автор неизвестен

За окном царила непроглядная ночь, не освещаемая даже голубым сиянием Луны. Огромные черные тучи спрятали за собой искрящиеся звезды, которые показывали путь сейчас кому-то другому. Можно было различить лишь резкие силуэты больших деревьев. Мир словно облили чёрной краской. Кругом сплошная тишина, будто бы затишье