Кейт сглотнула застрявший в горле ком. Она способна сделать это.

— Ты собиралась что-то сказать? — потребовала Мара. — Потому что, если ты хочешь просто посмотреть на нас, я лучше вернусь наверх.

Джонни начал угрожающе приподниматься со своего места.

— Черт побери, Мара!

Кейт крепко взяла его за руку, останавливая мужа.

— Садись, Мара, — сказала она, поражаясь тому, как спокойно звучит ее голос. — И вы, мальчики, тоже садитесь.

Близнецы повалились на ковер с видом марионеток, которыми перестали управлять.

— Я постою, — сказала Мара, скрещивая на груди руки.

Она одарила мать хорошо знакомым взглядом, в котором читалось: «Ты вовсе не вправе мною командовать», и Кейт даже испытала что-то вроде ностальгии.

— Вы помните, в прошлую пятницу я ездила в город? — начала Кейт, чувствуя, как учащается сердцебиение и перехватывает дыхание. — Так вот, я ездила к врачу.

Лукас прошептал что-то Уильяму, который захихикал и ущипнул брата.

Мара красноречиво посмотрела в сторону лестницы.

Кейт крепко сжала руку мужа.

— В общем, вам не о чем беспокоиться, но я… я больна.

Все трое разом посмотрели на мать.

— Не беспокойтесь. Мне сделают операцию, потом пропишут целую гору лекарств, и со мной, надеюсь, все будет в порядке. Может быть, какое-то время я буду уставать и сильно ослабну. Это как раз одно из проявлений болезни.

— Но потом все будет в порядке? — Взгляд Лукаса был прямым и серьезным и немного испуганным.

Кейт хотелось сказать: «Да, конечно», но ведь такие обещания запоминаются.

Уильям закатил глаза и толкнул брата локтем в бок.

— Она же сказала, что будет в порядке. А нас отпустят с занятий навестить тебя в больнице?

— Да, — заверила его Кейт, борясь с улыбкой.

Лукас первым кинулся ее обнимать.

— Я люблю тебя, мамочка, — прошептал он.

Кейт так долго прижимала сына к себе, что он стал вырываться. Затем то же повторилось с Уильямом.

После этого оба мальчика, как по команде, повернулись и направились к лестнице.

— Вы разве не будете досматривать свой фильм? — спросила Кейт.

— Нет, — сказал Лукас. — Мы идем наверх.

Кейт встревоженно посмотрела на Джонни, который тут же поднялся на ноги.

— Как насчет того, чтобы сыграть в баскетбол, парни?

Близнецы шумно обрадовались и отправились с отцом во двор.

Кейт наконец посмотрела на Мару.

— У тебя рак, да? — после долгой паузы спросила ее дочь.

— Да.

— У миссис Мерфи был в прошлом году рак, и она в порядке. И у тети Джорджии.

— Да, — подтвердила Кейт.

У Мары вдруг задрожали губы. Несмотря на свой высокий рост, как бы взрослое выражение лица и косметику, она снова казалась сейчас маленькой девочкой, которая просит Кейт оставить ночник включенным.

Мара со скрещенными на груди руками подошла к дивану.

— С тобой ведь все будет в порядке, правда?

«Четвертая стадия. Опухоль распространилась. Поздно обнаружили».

Кейт гнала от себя подобные мысли. Они не приведут ее ни к чему хорошему. Сейчас ей необходим оптимизм.

— Ну да. Врачи говорят, что я крепкая и здоровая, поэтому все должно обойтись.

Мара присела рядом на диван и положила голову на колени Кейт.

— Я буду ухаживать за тобой, мама.

Кейт, закрыв глаза, гладила дочь по волосам. Казалось, еще вчера она могла вот так баюкать ее, держа в объятиях, и Мара засыпала, еще вчера, уткнувшись ей в плечо, ее дочь переживала из-за смерти своей золотой рыбки.

«Господи, — молилась сейчас Кейт, — дай мне дожить до того дня, когда мы снова сможем стать друзьями».

— Я знаю, спасибо, дорогая, — проглотив застрявший в горле ком, сказала Кейт дочери.

Девчонки с улицы Светлячков.

Во сне Кейт снова был семьдесят четвертый год, она опять была подростком и ехала на велосипеде рядом со своей лучшей подругой в такой кромешной тьме, что казалась сама себе невидимой. Она помнила то место в мельчайших подробностях. Вьющуюся ленту асфальта, окруженную с обеих сторон канавами с застоялой водой и холмами с густой травой. До того как они встретились, казалось, что дорога ведет в никуда, что это просто окраинная улица, наименованная по названию насекомого, которого никто не видел в этом сине-зеленом уголке земли. Но потом, подружившись, они увидели светлячков, сияющих в глазах друг друга.

«Ну, давай же. Отпусти руль, Кейти! Бог не любит трусишек».

Вздрогнув, Кейт проснулась, чувствуя, как по щекам ее текут слезы. Теперь она лежала в кровати без сна, прислушиваясь к вою снежной бури за окном. За прошедшую неделю Кейт полностью утратила способность избегать воспоминаний. Слишком часто она возвращалась в своих снах на улицу Светлячков. И неудивительно.

«Лучшие подруги навсегда».

Такую клятву дали они друг другу много лет назад и верили, что навсегда сохранят ей верность, даже когда превратятся в двух старушек, сидящих в креслах-качалках на скрипучем крыльце и вспоминающих молодость.

Теперь она знает этому цену. Вот уже год она повторяет себе, что все в порядке, что вполне можно обойтись без лучшей подруги. И иногда даже верит в это.

Но потом в ушах ее начинает звучать музыка. Их музыка. Вчера во время похода по магазинам отвратительного качества фоновая запись из тех, что проигрывают обычно в торговых залах, с песней «У тебя есть подруга» заставила ее расплакаться у прилавка с овощами.

Откинув одеяло, Кейт встала с кровати, стараясь не разбудить спящего мужа. Несколько секунд она смотрела на него в темноте. Даже во сне у Джонни было встревоженное выражение лица.

Взяв с собой трубку телефона, она вышла из спальни и пошла по тихому коридору к выходу на террасу. Там, глядя сквозь стекло на ненастье за окном, она собралась с духом и набрала знакомые цифры, пока еще не зная, что скажет женщине на другом конце провода после стольких месяцев молчания. С чего же надо начать? «У меня была плохая неделя»? «Моя жизнь разваливается на куски»? Или просто: «Ты мне нужна»?

Телефон в другой части города, за бушующим заливом, звонил и звонил.

Гудки. Снова гудки.

Когда включился автоответчик, Кейт постаралась облечь в слова обуревавшие ее чувства.

«Привет, Тал. Это Кейт. Поверить не могу, что ты так и не позвонила извиниться передо мной…»

За окном вдруг раздались оглушительные раскаты грома, и одновременно Кейт услышала щелчок, означавший, что началась запись.