— Голос звучит ужасно, — послышалось на другом конце провода.

— Была тяжелая ночь. — Ей вдруг очень захотелось коснуться найденного вчера ожерелья, чтобы убедиться, что оно ей не приснилось. — А сколько сейчас времени?

— Шесть часов. А ты сейчас сидишь?

— Так случилось, что да.

— Ты по-прежнему берешь отпуск на конец ноября и весь декабрь?

— Чтобы мои сотрудники насладились отпусками со своими семьями, — с усмешкой добавила Талли. — Да, по-прежнему.

— Я знаю, что ты обычно занята в это время с этой своей подругой…

— Но не в этом году.

— Отлично. Тогда, может быть, ты захочешь отправиться со мной в Антарктиду? Я делаю документальный фильм о глобальном потеплении. Думаю, это очень важная тема, Талли. И участие кого-то с твоим статусом не повредит.

Предложение было словно послано Богом в ответ на ее желание убежать куда-нибудь подальше от собственной жизни. Дальше Антарктиды трудно себе что-нибудь представить.

— Как долго это продлится?

— Шесть недель, в крайнем случае семь. Ты можешь летать туда-сюда, но поездка обещает быть чертовски интересной.

— Звучит замечательно. Мне как раз надо смотаться из города. Когда выезжаем?

Кейт стояла обнаженная перед зеркалом в ванной, изучая свое тело. Всю жизнь она вела настоящую войну с собственным отражением. У нее всегда были слишком пышные бедра, как бы сильно она ни теряла в весе, а живот после двух родов выглядел обвисшим. Кейт даже делала специальную гимнастику, но она не очень-то ей помогла. Около трех лет назад она перестала носить блузки без рукавов — обвисли предплечья и грудь. С тех пор как родились близнецы, она начала носить более плотные и менее сексуальные лифчики и подтягивать бретельки, чтобы грудь заняла положенное ей место.

Но теперь, глядя на себя, Кейт понимала, как мало все это значило и какой пустой тратой времени были все ее переживания.

Она подошла ближе, повторяя про себя слова, которые собиралась произнести. Если и был в ее жизни момент, требовавший силы и мужества, то сейчас он наступил.

Она протянула руку к стопке одежды, лежавшей на шкафчике, и начала одеваться. Она выбрала симпатичный розовый кашемировый пуловер, который получила в подарок от детей на прошлое Рождество, и мягкие джинсы «Левайс». Одевшись, Кейт причесалась, подняла волосы и завязала их в хвост. Она даже накрасилась немного. Для того, что произойдет дальше, ей важно было выглядеть здоровой. Наконец Кейт покинула ванную и прошла в спальню.

Джонни, сидевший на краю кровати, быстро встал и повернулся к жене. Кейт видела, как непросто было ему казаться сильным. Глаза у Джонни блестели.

Наверное, это должно было вызвать слезы и у нее — это молчаливое доказательство его любви, но почему-то это, наоборот, придало Кейт сил.

— У меня рак, — сказала она.

Конечно, Джонни уже знал это. Последние несколько дней, прошедшие в ожидании результатов анализа, были невыносимы. Вчера вечером наконец раздался звонок от доктора. Пока врач излагала информацию, они держались за руки, поддерживая друг друга в надежде услышать, что все будет хорошо. Но все оказалось плохо. Очень плохо.

«Мне очень жаль, Кейт… четвертая стадия… рак груди… агрессивная опухоль… уже распространилась…»

Сначала Кейт была в ярости. Она ведь всегда все делала правильно — осматривала грудь в поисках узлов, делала маммографию, — а потом в душе ее поселился страх.

Джонни переживал все еще тяжелее, и Кейт поняла, что она должна быть сильной ради него. Прошлой ночью они лежали без сна всю ночь, обнимая друг друга, плача, молясь, обещая, что они пройдут через это вместе. А теперь пришло время задуматься над тем, как они это сделают.

Кейт подошла к мужу. Джонни обнял ее и прижал к груди крепко-крепко.

— Я должна сказать им.

— Мы должны.

Джонни отступил назад и ослабил объятия, чтобы заглянуть Кейт в лицо.

— Ничего не изменится. Запомни это.

— Ты шутишь? У меня ведь отнимут грудь. — Голос ее дрогнул от нахлынувшей волны страха. А потом будет химия или облучение. И это еще хорошие новости.

Джонни смотрел на жену, и любовь, светившаяся в его глазах, была самым трогательным, что ей приходилось видеть в этой жизни.

— Между нами ничего не изменится. Мне все равно, как ты выглядишь и что делаешь. Я буду любить тебя всегда так, как люблю сейчас.

Эмоции, которые Кейт так старательно подавляла, снова пробудились.

— Пойдем, — тихо сказала она. — Пока у меня еще хватает смелости.

Рука об руку они вышли из спальни и спустились вниз, где должны были быть дети.

Но гостиная была пуста.

Кейт слышала, что в соседней комнате работает телевизор, и слышатся звуки работающей приставки для видеоигр. Она отпустила руку Джонни и вышла в коридор.

— Мальчики, идите-ка сюда.

— О, мам! — захныкал Лукас. — Мы смотрим кино.

Больше всего Кейт хотелось сейчас сказать: «Ну, хорошо, смотрите» — и отложить неприятный разговор, но она набралась мужества и повторила свою просьбу:

— Пожалуйста, идите сюда. Сейчас же.

Она услышала, как за ее спиной Джонни зашел на кухню и снял трубку телефона.

— Спустись вниз, Мара. Прямо сейчас. Мне все равно, с кем ты разговариваешь.

Кейт слышала щелчок в трубке, опускаемой на рычаг. Она не подошла к мужу, а села на краешек дивана и словно застыла. Кейт била дрожь, и она пожалела, что не оделась потеплее.

Мальчишки с воплями и смехом ворвались в комнату, сражаясь на игрушечных шпагах.

— А как вам вот это, капитан Крюк? — кричал Лукас.

— Я — Питер Пэн! — возразил Уильям, делая выпад в сторону брата. — Защищайся!

Близнецам исполнилось семь, и они начали меняться. Поблекли веснушки, постепенно выпадали молочные зубы. Каждый раз, глядя на мальчишек, Кейт подмечала, как уходит то одна, то другая детская черта.

Еще года три — и ее сыновья изменятся еще больше.

Эта мысль вдруг так испугала ее, что Кейт нервно вцепилась в подлокотник дивана и закрыла глаза. А что, если ее не будет рядом, если она не увидит, как растут ее сыновья?

Нет, прочь плохие мысли! За последние четыре дня это стало ее мантрой.

Джонни сел рядом и взял жену за руку.

— Поверить не могу, что ты прервал мой разговор! — заявила спускающаяся по лестнице Мара. — Это грубое нарушение моих прав! Я разговаривала с Брайаном.

Кейт медленно досчитала до десяти, успокоилась достаточно, чтобы овладеть собой, и открыла глаза.

Ее дети стояли перед ней, и вид у них был либо скучающий — у мальчиков, либо раздраженный — у Мары.