29

Любимец хана уже понял, что ушлый братец атамана раскусил его, поэтому решил действовать на свой страх и риск. Бойцов у Карачи, действительно, было мало, и он даже не надеялся с бою одолеть отряд Кольцо. Однако если к делу подойти с умом, то девица-красавица десятка воинов может стоить, а они-то у мурзы водились. Любил старый греховодник позабавиться с молодками.

Подойдя к богатырю Ахмеду, который был телохранителем, палачом и музыкантом в одном лице, он тихо, чтобы даже женщины не слышали, осведомился:

– Маметкул с уланами не подошел?

Не отрывая губ от дудки, здоровяк мотнул своей огромной, как кадушка, головой, мол, нет еще.

– Видишь вон того красавца кучерявого?

Ахмед кивнул, все также молча, не прерывая музыки. – Как только пляски кончатся, ступай и стереги его возле юрты нашей огненной красавицы, да подручных с собой возьми, это ведь не абы кто, а сам белый шайтан.

– Ничего, скоро красным станет от крови своей, – нарушив, наконец, молчание, с угрозой вымолвил палач.

– Смотри мне, не устрой переполох. Если хоть один из них живым отсюда вырвется, даром пропадут мои старания. Есаула надобно убить без шума, так, чтобы другие ничего не заподозрили. Пусть думают, что он спать с Надией отправился, – продолжил наставлять убийцу Карача.

– Гляди, Ахмедка, коли оплошаешь, я тебя, медведя косолапого, живым в землю закопаю, – потрепав верзилу по плечу, без всякой злобы, даже ласково пообещал хозяин напоследок и направился к уже танцующим пред казаками девкам.

30

По-настоящему плясала лишь рыжеволосая, остальные, подняв руки к небу, качались, словно ковыль на ветру. Однако своей сноровкой в танце девица могла бы посоперничать с Митькой и Иваном вместе взятыми. То взмывая вверх, подобно сказочной жар-птице, то извиваясь, как змея, она являла редкостную ловкость, но, в отличие от Княжича и Разгуляя, не ее одну.

«Ишь, как разошлась, сразу видно – не впервой тебе неверных ублажать», – подумал Карача, ревниво глядя на любимую наложницу, бесстыже выставляющую напоказ казакам свои прелести. Пора кончать паскудство это, решил он, видно, позабыв, что сам заставил девок оголиться пред гостями.

Как только музыка утихла, мурза схватил лихую танцовщицу за волосы и указал перстом на Княжича. Та вздрогнула, увидев Ваньку, который, не в пример другим станичникам, с явным недовольством взирал на все происходящее.

– Чего дрожишь, подумать можно, ты с казаками раньше не спала? – язвительно спросил татарин.

– Спала, мой повелитель, я, наверно, только с чертом не спала. Просто не гадала, не ждала, что с погубителем моим здесь, в Сибири, доведется встретиться.

– Так ты никак знакома с ним?

– Знакома. Волосы-то отпусти, – не попросила, а, скорее, приказала Надия. – Не бойся, все, как надо, сделаю. У меня с шайтаном этим свои счеты.

Вырвавшись из рук ошалевшего от удивления хозяина, она вскочила на стол, сорвала с лица платок и запрыгнула к Ваньке на колени.

– Надька! – разом вскликнули сидевшие по обе стороны от есаула Кольцо и Разгуляй.

– Ну здравствуй, Ванечка, поди, уже не чаял со мною в этой жизни встретиться? – вкрадчиво спросила женщина, при этом в голосе ее звучали гнев, печаль и радость одновременно.

Не сказать, чтобы Иван не удивился, но любовь к Елене, даже мертвой, настолько владела его сердцем, что никому другому места в нем уже не было. Именно поэтому он почти спокойно, по крайней мере, без душевного трепета, ответил:

– Здравствуй, Надия, а тебя-то каким ветром в этот край, забытый богом, занесло?

Бывшая ногайская княжна ждала от бывшего любовника чего угодно, но не равнодушия. Дрожа от ярости, она вперилась в него испепеляющим взором и сразу поняла, что перед ней уже не прежний Ванька. Нет, внешне Княжич почти не изменился – все те же кудри, те же карие в зеленую искорку глаза, однако в них теперь была не только безудержная лихость, но и загадочная грусть, что свойственна лишь человеку, пережившему многие печали.

– А ты совсем другим стал, Ванечка, – сказала женщина.

– Да незаметно, чтоб Иван наш постарел, какие его годы, – игриво вымолвил Кольцо, желая подзадорить бывшую Ванькину подруженьку.

– Не в этом дело, раньше парень был, а нынче настоящим мужем стал, – пояснила Надия.

– Ну ты тоже зря время не теряла, вон, даже масть сменила, – насмешливо заметил Митька.

– Это когда в Персии жила. Там есть трава такая, ее отваром даже мужики красят бороды.

– А ты только для того, чтоб порыжеть, к персам ездила, али, может, по каким еще делам? – теперь уж с явною издевкой поинтересовался Разгуляй.

– Тебе-то что до моих дел? Может, хочешь у Карачи меня забрать по старой дружбе, да замуж взять? – в тон ему ответила блудница.

– Забрать, конечно, можно, но жениться – боже упаси. Это Иван на всех вас женится, через то и мается всю жизнь, а я с одною бабой больше месяца прожить не могу, – откровенно признался хорунжий.

– Тогда вопросов каверзных не задавай, да вина налей, а то у этих, – кивнула Надька на татар, – и капельки хмельного зелья не допросишься.

Когда любимая наложница мурзы единым духом осушила до краев наполненную Митькой чашу, стоявший позади нее Ахмед аж крякнул от такого непотребства.

– Не кряхти, Ахмедка, подай-ка лучше шубу, а то замерзла я.

Как бы в подтвержденье своих слов Надька принялась расстегивать Иванов полушубок, чтоб погреться на его груди, но отпрянула, увидев золотого двуглавого орла.

– Ты что, царю московскому служишь?

– Ага, грехи пред ним замаливаю, – сердито огрызнулся Княжич, запахивая полушубок.

Но следивший за ними Карача тоже углядел цареву отметину. «Теперь понятно, кто таков есаул. То-то казаки его не мене атамана уважают. Видно, это государя Грозного наместник, не иначе».

На какой-то миг хитрый старец все же усомнился, его смущала молодость Ивана. Однако, поразмыслив, он еще более утвердился в своей догадке. «Нет, все сходится – прибыл из Москвы с царевым войском, ничьей власти над собой не признает, да и кольчугу с золотым орлом не купишь на торжище. Бегич сказывал, таким же панцирем русский царь Ермака наградил. Ну что ж, с тебя, красавец, и начнем».

Ощутив недобрый взгляд хозяина, Княжич оглянулся, но Карача опять успел украсить лик подобострастною улыбкой и, приложив ладонь к груди, кивнул на девицу, мол, прими в подарок от моей щедрой души.

«Тоже мне, нашелся благодетель. Коли Надька пожелает, я ее и без твоего согласия отсюда увезу. Только вряд ли она этого захочет. Шибко уж сердита на меня подруга юности. Вон как смотрит, словно кошка на собаку, того гляди, ногтями в рожу вцепится. Непонятно только, за что, вроде бы мы с ней по-доброму расстались», – подумал Ванька. И тут ему припомнился вчерашний сон, синие Еленкины глаза, ее исполненный печалью голос. Вздрогнув, Княжич еле слышно прошептал: