Додумать свои горестные мысли Екатерина Николаевна не успела – откинулся полог и в палатку не вошел, а буквально влетел Николай Николаевич. Увидев спящую Элизу, он затормозил, как конь на скаку, и чуть ли не на цыпочках пробрался к кровати жены.

– Ну, как ты, милая? – спросил вполголоса, становясь возле нее на одно колено и взяв ее руку в свои.

– Почему они у тебя такие холодные? – тревожно спросила она, при звуках его участливого голоса сразу же забыв свои сомнения.

– А-а, это от воды, – отмахнулся он. – Как ты себя чувствуешь? Отдохнула?

– Знаешь, не пойму, отчего так сильно устала. Конечно, отвыкла от верховой езды, но Элиза, насколько я знаю, прежде вообще почти не ездила верхом, а чувствует себя прекрасно.

– Сейчас переправляют вьючных лошадей, скоро надо будет вставать.

Екатерина Николаевна приподнялась и с искаженным лицом снова опустилась на суконное покрывало.

– Еще не могу…

– Надо, Катюша, надо, – мягко сказал муж. – У нас нет времени. Пересиль себя, потом будет легче, по себе знаю.

– Что ты знаешь?! – неожиданно вскрикнула она, не сдержав обиды, и слезы брызнули у нее из глаз. – Ты не обращаешь на меня внимания, а теперь говоришь «пересиль себя». Я весь день себя пересиливала!

Муравьев, опустив голову, поглаживал ее руку и бормотал:

– Дорогая, поверь, надо перебороть усталость, надо встать и ехать…

А она тихо плакала.

В палатку заглянул Струве:

– Николай Николаевич, извините, но у нас потери: двух лошадей с вьюками унесло.

Муравьев встал:

– Хорошо, дорогая, ты можешь отдыхать, сколько понадобится, а затем вернешься в Якутск. Вместе с Элизой.

– Христиани уже проснулась и сидела на своей кровати, еще не совсем понимая, что происходит.

– А мы не можем терять время. Я оставлю вам двух казаков – для охраны.

– Ты не можешь так поступить. Это… жестоко!

– Бернгард Васильевич, – обернулся Муравьев к Струве. – Я считаю: дольше нам нельзя здесь оставаться, лучше превозмочь усталость и двигаться дальше. Повторяю: потом будет легче, знаю по себе. Но вы – начальник экспедиции, вам решать.

Струве встретился взглядом с подавленной Муравьевой, взглянул на суровое жесткое лицо генерала и, краснея, выдавил:

– Едем дальше.

Он вышел из палатки следом за генералом, и они направились к переправе, где уже заканчивали перевод вьючных лошадей, а лодочники готовили большую лодку.

– Ваше превосходительство, – запинаясь, заговорил Струве, поспешая за широко шагавшим Муравьевым, – неужели вы и в самом деле оставите женщин здесь? – Он представил, какой удар будет для Вагранова, когда он узнает о решении шефа, и поежился: «Не шефа, а моего!»

– Они сейчас выйдут, – не оглядываясь и не останавливаясь, сказал генерал. – Выйдут и сядут в лодку. У Екатерины Николаевны минутная женская слабость, которая резко усиливается, если ей потакать, и быстро проходит, если – нет.

Струве невольно обернулся, споткнулся и едва не упал. Из палатки появились две женские фигуры, чью стройность подчеркивали мужского покроя походные костюмы и высокие сапожки. Одна поддерживала другую, но обе шли в сторону переправы.

Генерал оказался прав: на следующий день Катрин чувствовала себя на удивление хорошо. И седло казалось удобным, и усталости как не бывало. А главное – не было обиды на мужа.

3

В широком распадке между двумя перевалами клубился туман, скрывая неровности тропы, окутывая опасные для всадника скалы. Лохматыми языками он тянулся вверх, стремясь завладеть седловинами по обе стороны от лощины, но легкий ветерок, стекающий с высоты вниз, своими струями сворачивал их в жгуты и сталкивал обратно, в общую молочно-белую массу.

Время уже приближалось к полудню, но солнце пряталось за плотными, медленно ползущими облаками, и света было мало, словно в ранние сумерки.

Полтора десятка вооруженных всадников один за другим вынырнули из тумана, поднимаясь к седловине перевала. Вел отряд знаменитый варнак Охотского тракта по прозвищу Медведь – невысокий, крепко сбитый мужик с лицом, до самых глаз заросшим бурым, как медвежья шерсть, волосом. Едущие за ним Анри и Вогул тоже основательно обросли бородами, что, в общем-то, было неудивительно: они не брились уже больше месяца, по причние нежелания быть узнанными.

Медведь и еще три варнака, присоединившиеся к группе Анри, были людьми Машаровых, еще семеро были просто беглыми каторжанами и солдатами, промышлявшими разбоем на Охотском тракте и других купеческих тропах, ведущих на юг, к Становику и Амгуни. Вогул предъявил Медведю тамгу, полученную от Гаврилы Машарова, и варначий главарь без лишних слов включился в охоту на генерал-губернатора. Он и привел объединенный отряд к своему, как сказал, заветному засадному месту. Еще одно заветное место, поморщился Анри, но ничего не сказал.

Не дойдя до седловины, отряд по знаку Медведя остановился среди скал. Главарь спрыгнул с коня:

– Здесь – первая засада: Хозяин, Вогул, Даур и Бирюк, и еще вы трое, – указал он, тыча каждого в грудь зажатой в кулаке нагайкой. – Остальные – со мной. Мы расположимся ближе к перевалу, чтобы Хозяину не мешать. – В кудлатой бороде сверкнули в ухмылке зубы.

Хозяином он с подачи Гурана называл Анри и ни разу не поинтересовался его именем. Видимо, в варначьей среде это было не принято.

– Будьте внимательны. Женщин не трогать! – обратился Анри ко всем разбойникам. – Кто тронет – получит пулю от меня. Они в дорожных костюмах, могут показаться мужчинами, имейте это в виду.

– А генерала оставьте мне, – добавил Вогул и хищно оскалился. – Он – мой должник.

4

Охотский тракт в отдельных – и, надо сказать, весьма протяженных – местах ничего общего с наезженной дорогой не имел, превращаясь в обычную тропу, может быть, чуть пошире охотничьей. Главным образом такое превращение наблюдалось в горах, а гор здесь было немерено и несчитано.

Проведя несколько лет на Кавказской войне, где из-за любой скалы могла прилететь смертельная свинцовая пчела, Муравьев на всю жизнь заразился подозрительностью к подобным возможным укрытиям и всегда высылал вперед дозор. Конечно, дозорные подвергались смертельной опасности и потому действовали с предельной осторожностью, что не раз спасало основные силы генерала от серьезных потерь.

Единственный раз он изменил своему правилу в поездке по Забайкалью и едва не поплатился жизнью. Правда, кто именно устроил камнепад, узнать не удалось, хотя полиция обнаружила выше осыпей в небольшом распадке следы пребывания людей, но были это злоумышленники или просто отдыхали охотники-промысловики – истина осталась за порогом возможностей расследования.

Обследование окрестностей поляны на остановке у Ленских Столбов также показало свежее присутствие людей, не пожелавших общаться с членами экспедиции. Причем расположение их с обеих сторон поляны – а генерал не поленился лично осмотреть места их пребывания – наводило на мысли о необходимости максимальной осторожности при остановках на ночлег, а после Якутска – и в походе.