Бенни бросил на меня странный взгляд, и я не впервые задумалась – много ли ему известно? «Он не знает ничего о том, что задумывали вы с Майклом, – сказала мне Ванесса по телефону до моего приезда. – Он думает, что Майкл просто появился и исчез, а тебя я разыскала, чтобы извиниться за то, что сомневалась в тебе. Он хочет в это верить, и пусть будет так».

Я потянулась к Бенни и сжала его руку. Пальцы у него остались такими же нежными и длинными, как в школьные годы. Он улыбнулся мне и сжал мою руку в ответ.

Мы потом еще долго сидели молча на берегу и смотрели на катера и глиссеры. И я подумала: «Может быть, я тоже еще смогу быть счастлива».

И я счастлива, хотя, бывает, просыпаюсь среди ночи в поту, когда что-то скользкое и холодное поднимается к поверхности моих снов. Ко мне возвращаются ощущения – нос яхты и снег, летящий мне в лицо со встречным ветром, под ногами палуба, скользкая от крови и подтаявшего снега, тяжелое тело Майкла, падающее за борт, в темную воду озера, густая, как сироп, чернота ночи. А еще выброс адреналина, когда снежная буря наконец немного утихает и впереди видны огни Стоунхейвена, маяк во мраке.

Исчезновения Майкла вроде бы никто не заметил. Но с другой стороны, а кто мог заметить? И о ком могли горевать? А Лахлэне О’Мэлли? О Брайене Уолше? А Майкле Келли, Йене Келли или еще о ком-то, чье имя я никогда не слышала? Этот человек не оставил в жизни большого следа, и это помогло нам в сокрытии его смерти.

Я знала, что единственный человек, кто мог бы волновать за Майкла, это моя мать, но с ней я не разговаривала с того самого дня, когда уехала, оставив ее на крыльце бунгало, в ночной темноте. Мы только один раз обменялись эсэмэсками, когда я сообщила ей о том, что срок аренды бунгало закончился и что у нее есть тридцать дней, чтобы подыскать себе новое жилье. «Настанет день, когда ты простишь меня, – почти сразу же ответила мне мать. – Помни, что, в конце концов, только мы с тобой есть друг у друга».

Но теперь я насчет этого не так уж уверена. Возможно, самой крупной аферой моей матери было то, что она ухитрилась заставить меня в это поверить.

Бывают дни, когда я разрываюсь на части от чувства вины и представляю себе, что моя мать живет в картонной коробке в трущобах и что рак к ней вернулся, несмотря на успех лечения. Но я слишком хорошо знаю свою мать. Она изобретательна, она всегда найдет выход. Просто мне совершенно не хочется знать, какой именно выход она найдет.

Кстати, я уже упомянула о том, что Ванесса теперь блогер-мамочка? За последний год она приобрела четверть миллиона новых подписчиков в Инстаграме и начала проектировать брендовую линию детской одежды из органического хлопка под названием «Дейзи-ду». На крыльце то и дело появляются горы коробок, прибывающих от ее новых спонсоров из социальных сетей – компаний, выпускающих экологически чистые подгузники, колыбельки, вручную расписанные норвежскими ремесленниками, паучи с детским питанием высшего качества. Бенни нашел свое призвание – он стал фотографом для сестры. Он ходит за Ванессой по всему Стоунхейвену и фотографирует мать и дитя на фоне красивых пейзажей. Затем эти снимки загружаются в Инстаграм, и восторженные поклонницы Ванессы мурлычут и воркуют, глядя на них. Каждый испачканный подгузник, любые полночные колики – это для Ванессы возможность запостить мотивационные высказывания, типа «всегда под рукой» или «знать, как ценить взлеты и падения и как стремиться к тому, чтобы твой ребенок уже поверил, что это так и есть».

На прошлой неделе я обратила внимание на то, что Ванесса сообщила своим фанатам, что Дейзи рождена от донора спермы. «Ребята, я поняла, что должна действовать независимо и стремиться к тому, что для меня важнее всего, а не ждать, что кто-то даст это мне! Я больше не собиралась ждать, чтобы другие люди сказали мне, что я чего-то стою. Я знала, что хочу стать мамой, и вот теперь я – мама. И для того, чтобы создать себя, мне не понадобился мужчина».

Публикация получила восемьдесят две тысячи девяносто восемь лайков и шестьсот девяносто восемь комментариев: Вперед, девоччка! / ты вдохновляешь всех нас мамочек / #какаясильная / ОГосподиБожемой и у меня такие же чувства / ЛЮБЛЮУ-У-УТЕБЯА-А-А.

Читая ленту Ванессы в социальной сети, вы бы ни за что на свете не догадались, что мы с ней убили отца Дейзи и утопили его тело в озере. Но я думаю, для Ванессы самое главное вот что – окунуться в мир, в котором она хочет поселиться в надежде забыть тот мир, в котором она живет в действительности. И кто я такая, чтобы говорить ей, что она не права в своих попытках? Мы все строим свои представления о жизни, а потом живем внутри них, возводим стены, чтобы с удобством спрятаться за ними от того, что мы не желаем видеть. Может быть, это значит, что мы безумны, а может быть, это значит, что мы – чудовища, а может быть, в том мире, в котором мы живем сейчас, трудно отделить истинное от воображаемого и мечты.

А может быть, как более образно выражается Ванесса, «это просто способ уплатить по счетам».

О Майкле мы с ней говорили всего один раз, как-то вечером, когда многовато выпили. Мы с ней сидели в библиотеке, где теперь недоставало с полдюжины предметов старины – они были проданы, чтобы нам было на что жить. Ужасная картина с изображением породистой лошади, как выяснилось, была работой Джона Чарльтона[124] и ушла с аукциона за восемнадцать тысяч долларов. В общем, мы сидели в библиотеке и смотрели на экран, где была видна кроватка со спящей Дейзи. И вдруг, ни с того ни с сего, Ванесса вдруг цепко сжала мою ногу выше колена.

– Он был ужасен, – сказала она ровным голосом. – Если бы мы с тобой не убили его, он бы убил нас обеих. Ты же понимаешь это, да? Потому что мы должны были сделать то, что сделали. Должны были!

Я опустила глаза и посмотрела на ее руку, на пальцы с коротко подстриженными ногтями, как подобает матери новорожденного ребенка. Правда, при этом ногти были ухоженны и отполированы до блеска. «Но пистолет не был заряжен, – хотелось сказать мне. – Может быть, мы все же могли бы найти другой способ».

– И тебе не бывает плохо из-за этого? – спросила я.

– Бывает, конечно! – Ее глаза, в которых отражались отблески пламени камина, казались желтыми. – Но бывает и хорошо… если в моих словах есть смысл… Я чувствую себя… более уверенно, что ли. Я как бы снова могу доверять своим инстинктам. Хотя, может быть, все дело в тех лекарствах, которые мне прописывает мой психиатр!

Она коротко, чуть истерично смеется – это звучит эхом маниакальной, непредсказуемой Ванессы, которая почти исчезла со времени моего возвращения в Стоунхейвен.

Она наклонилась ко мне и прошептала:

– А голос его я иногда слышу.

Я повернула голову и пристально посмотрела на нее.

Она убрала руку с моей ноги:

– Но это не такой голос, как те, что слышит Бенни, честное слово! Это такой, знаешь… шепоток. Он меня уговаривает, чтобы я снова начала сомневаться в себе, а я его не слушаю, и он затихает.