– Ах, да, добрая Ганифа, сделай это. Пойдем скорее. Знаешь ли ты, я больше не вернусь сюда, если мне только удастся уйти.

– Ты больше не вернешься сюда?

Сирра потрясла головой.

– У меня свои планы, – прошептала она, – и враги Реции в моих руках. Если они не оставят ее, у меня есть средство наказать их.

– Что ты говоришь? – вскричала старая Ганифа, сильно удивленная.

– Я до сих пор стремилась к этой цели, теперь я достигла ее, – продолжала Сирра, и ее большие темные глаза так грозно сверкнули, что старая Ганифа совсем испугалась. – Теперь они не посмеют более преследовать бедную Рецию. Но пойдем. Мы должны уйти. Ты говоришь, что ходжа спит?

– Да, Сирра, внизу никого нет.

– И другого сторожа также нет?

– Я его не видела.

– Так убежим отсюда.

– И куда же ты денешься?

– Не примешь ли ты меня к себе, добрая Ганифа?

– Я? – спросила она. – Тогда в мой дом будут приходить люди. Что же будет с Рецией и со мной?

– Никто не будет приходить к тебе, никто не должен знать, что я у тебя.

– Так, так. Значит ты будешь у меня по секрету?

– Ты не боишься этого, Ганифа?

– Я думала только о Реции.

– Не бойся, она не будет больше жить в страхе и опасности. Как только я буду у вас, я скажу вам все. Я должна поспешить в Галату к моей матери, чтобы еще увидеть ее и поговорить с ней. Она поступила со мной не как мать, но все-таки она остается ею. Пойдем.

Ганифа и Сирра тихо оставили верхний этаж и прокрались к старой лестнице. Внизу в коридоре было мрачно и безмолвно, как в могиле. Они обе счастливо вышли в коридор и затем в двери, которые отворила старая Ганифа. Сирра шмыгнула вместе с ней из дома и была едва заметна. Тогда старая Ганифа снова заперла дверь. На улице она рассталась с Сиррой. В то время, как та поспешила к кустам у большого минарета, чтобы по этой дороге достигнуть узких, ведущих к берегу улиц и оттуда переехать в Галату, старая служанка из дома толкователя Корана Альманзора, не подозревая ничего дурного, повернула по направлению, где в некотором отдалении стояли старые деревянные ворота Скутари. Она очень спешила, чтобы не заставить долго ждать поверенного благородного Гассан-бея – она не думала о том, что шла на смерть, что минуты ее сочтены.

Не было видно ни зги. Небо покрылось облаками, подул сильный ветер. Старая Ганифа плотнее закуталась в платок и большое покрывало, окутавшее ее голову, и, сгорбившись, пошла дальше. Погода была неприятная, и она сильно продрогла. С каждой минутой становилось темнее, начал накрапывать мелкий дождь.

Старуха дошла до деревянных ворот. Полночь давно уже прошла, нигде не было видно ни души. Войдя в ворота, она взглянула в сторону платанов, но там стоял такой туман, что она ничего не могла различить. Она знала дорогу и повернула налево – и вскоре увидела перед собой первые деревья и должна была ощупать их руками, так темно было кругом. «Здесь ли карета?» – хотела она закричать и, сгорбившись, прошла еще несколько шагов, чтобы лучше видеть. В эту минуту кто-то схватил и прижал ее к земле. Это случилось так быстро и неожиданно, что она не могла даже опомниться. Старая и слабая женщина не могла защищаться. Она чувствовала только, что пришел ее последний час. Она хотела позвать, хотела закричать, хотела обороняться, – но не могла ничего сделать. Хотя она в смертельном страхе и сопротивлялась, но что значило ее сопротивление в сравнении со сверхчеловеческой силой того, кто неожиданно напал на нее во мраке ночи? Ни стона, ни крика не сорвалось с ее уст – в последнее мгновение, когда она лежала с оцепенелыми членами, наклонился над своей жертвой тот, кто бросился на нее и душил ее. Старая Ганифа пристально посмотрела в ужасное лицо грека Лаццаро, и он, казалось, узнал ту, кого схватил во мраке ночи… Что произошло далее между платанами в камышах, скрыла ночь своим черным покрывалом.

В это самое время Сирра со свойственной ей ловкостью и проворством спешила по узким улицам Стамбула, пробираясь по своему обыкновению в глубокой тени домов. Она походила на животное и, если бы действительно кто-нибудь увидел ее скользившую у домов тень, то никто бы не принял ее за человеческую, так горбата и изуродована, так мала и безобразна была Сирра. Но в душе ее соединялись все добрые качества, чтобы вознаградить за то, чем обделила ее природа внешне. Она была умна и добра и преследовала важные планы. Сирра допустила Мансура-эфенди употребить ее дар для своих целей только для того, чтобы низвергнуть его. При этом она следовала не одному внушению своего сердца, но и голосу Золотой Маски. Она способна была теперь низвергнуть и обличить всемогущего шейха. Что она преследовала свои собственные планы, он узнал из ответа, который она дала по приказанию Золотой Маски. Теперь было время оставить его. Но не для себя делала Сирра все это. Ее побудило к этому беспрестанное преследование Реции после того, как у нее были уже похищены отец и брат. Преследования шли от кадри, от Мансура и Гамида-кади, теперь в руках своих она имела противодействующую силу, и она, жалкий урод, хотела воспользоваться ею.

Дойдя до набережной, Сирра нашла много каиков, но ни одного лодочника. Недолго думая, она села в первую лучшую лодку, оттолкнула ее от берега и стала грести одной рукой. Путь через всю гавань в Галату широк, но она быстро проплыла его. Она привязала лодку к одному известному ей довольно отдаленному месту набережной вблизи той улицы, где стоял старый деревянный дом ее матери, снотолковательницы и колдуньи Кадиджи.

Сирра быстро дошла до старого, маленького дома. Там все было тихо и темно. Неужели старая Кадиджа уже умерла? Неужели никто не утешил ее в предсмертных муках? Сирра подошла к двери – она была заперта. Никто не шевелился внутри дома, никакого стона не было слышно. Сирра постучала, никто не вышел на ее стук. Она постучала еще громче – все то же молчание. Тут Сирра легко и проворно, как кошка, подошла к полуоткрытому окну, совсем отворила его и прислушалась – внутри ничего не было слышно, еще меньше могла она что-нибудь видеть при царившем там мраке. Тогда Сирра влезла в окно и тихо пробралась в комнату. Глаза ее должны были сначала привыкнуть к царившему там мраку, поэтому она простояла несколько минут неподвижно. Потом, подойдя к старой постели, на которой всегда спала ее мать Кадиджа, она осторожно ощупала ее. Постель была пуста, старой Кадиджи не было в комнате.

Сирра зажгла маленькую стоявшую на столе лампу и начала обыскивать коридор, маленькую спальню и остальные комнаты, но ни больной, ни мертвой нигде не было. Неужели Кадиджу уже унесли? Не слишком ли поздно пришла Сирра? Дверь дома была заперта. Все было по-прежнему. Внизу в комнате на столе еще лежали остатки обеда: рыбные кости, сладкий рис и маисовый хлеб. Потушив лампу, Сирра вылезла в окно на улицу. Едва только она очутилась внизу, как услышала произносимые вполголоса слова человека, который приближался, разговаривая и смеясь сам с собой. Она прислушалась: это была мать Кадиджа. Так она говорила всегда, возвращаясь ночью в пьяном виде домой. Сирра не верила своим глазам.