Он знал, что она жила, как и прочие люди, что она была из плоти и крови и, следовательно, ее можно было убить.

Он принял решение на этот раз убедиться в ее смерти, он хотел сжечь ее, чтобы она исчезла бесследно, и эта мысль успокаивала его. Когда пламя истребит ее безобразное тело, она не будет в состоянии снова восстать из гроба, чтобы свидетельствовать против него. Он не хотел более хоронить ее, а решил развеять прах ее по ветру.

Он дошел до деревянных ворот Стамбула и скрылся в их глубокой, мрачной тени, чтобы его вовсе не было заметно в случае, если Сирра явилась туда вследствие ложного известия или была уже поблизости. Перед воротами царил еще больший мрак, чем на грязных улицах Стамбула, так как на той дороге, которую назначил грек, не было газовых фонарей, только на улице, ведущей к Беглербегу, горели фонари. Между тем было уже поздно, когда Лаццаро добрался до лежащей близ берега и осененной платанами дороги. Возле нее было болото и роскошно разрослись камыши.

Лаццаро бросил взгляд на ворота. Сирры еще не было видно. Пришла ли она? Грек знал, что Сирра осторожна и недоверчива. Но она ничего не могла заметить, так как Ганифа не узнала его. Когда грек добрался до платанов, было уже за полночь и с этой стороны перед воротами было тихо и безлюдно, по большой же улице, которая вела к Беглербегу и к селениям по эту сторону Босфора здесь и там катились кареты и скакали всадники. Лаццаро встал позади платана, до которого почти доходили камыши. Когда Сирра показалась бы у ворот, ему стоило только нагнуться, чтобы остаться незамеченным, а между тем из своего убежища он мог видеть все. Тут он и решил караулить Сирру. Как дикий зверь, спрятавшийся в камыши, чтобы броситься на добычу, как змея, неподвижно во мраке поджидающая ничего не подозревающую жертву, так и здесь во мраке ночи враг караулил бедную, несчастную Сирру, в смерти которой он поклялся…

В это время старая Ганифа, не подозревая ничего дурного, шла к дому софта. Когда она пришла туда, то было уже поздно, и она услышала от сидящих на корточках вблизи дома нищих, что уже два дня в дом никого не допускают. Но она решилась во что бы то ни стало проникнуть к Сирре.

Почему же в дом никого не допускали? Что случилось? Она подошла ближе. Двери были заперты. Что же ей теперь было делать? Старая Кадиджа могла не прожить до следующего дня, как сказал ей посланный принца Юсуфа и Гассан-бея.

Одно окно внизу было освещено. Она подошла к нему и постучала. Окно открылось, и показалась голова худощавого ходжи Неджиба.

– Кто там? Кто ты? – спросил он.

– Старая Ганифа, господин, мне хотелось бы пройти к пророчице.

Ходжа, по-видимому, был уже извещен Мансуром об этом посещении, потому что тотчас же впустил старую Ганифу.

– Ты можешь подняться наверх, – сказал он, – я устал и хотел бы лечь спать, пока ты не уйдешь, я запру дверь только на задвижку.

– Хорошо, мудрый эфенди, – сказала старая Ганифа. – Хорошо, больше тебе ничего не надо и делать, спи спокойно, я потом уйду и снова захлопну дверь. Не беспокойся обо мне.

Она была рада, что таким образом Сирра могла незаметно вместе с ней оставить на несколько часов дом, чтобы поспешить к старой Кадидже, прежде чем та отойдет в вечность.

Наверху в комнате Сирры, казалось, еще горел огонь, слабый свет проникал на лестницу. Старая Ганифа, низко согнувшись, ждала, пока худощавый ходжа внизу не вошел в комнату и не запер за собой дверь, только тогда она поднялась по ступенькам лестницы. Она действовала с большой поспешностью, проникнутая важностью своего поручения. Сирра только легла, когда старая служанка Реции, которую Сирра хорошо знала, внезапно вошла к ней. Подле ковра горели еще две свечи.

– Это ты пришла, Ганифа? – спросила Сирра.

– Одни ли мы, дочь моя?

– Да, если за тобой не следуют сторожа.

– Они остались внизу.

– Тогда ты можешь говорить смело.

– Я пришла к тебе с известием.

– Прежде всего отвечай мне, где Реция? – спросил Сирра своим ангельским голосом, с трогательной доверчивостью схватив руку старой Ганифы и притянув ее к себе.

– Будь спокойна, дочь моя, – отвечала добрая старуха, – Реция у меня.

– У тебя? Тогда я спокойна, береги ее, добрая Ганифа. А где маленький принц?

– Саладин также в безопасности.

– Это для меня большая радость. У тебя Реция хорошо оберегаема, но я все-таки трепещу за ее жизнь.

– Старая Кадиджа до тех пор не успокоилась, пока не разорила дом мудрого, благородного Альманзора. Она достигла этого, кто знает каким образом.

– Не говори об этом, Ганифа, – сказала Сирра печальным тоном. – Скажи, что привело тебя, сюда?

– Поручение к тебе, дитя мое. Ничто не земле не остается безнаказанным, – продолжала старая Ганифа, устремив взор свой к небу, – для каждого пробьет последний, тяжкий час, и благо тому, кто может с чистым сердцем и без всякого трепета идти ему навстречу.

– Что же за поручение принесла ты мне, Ганифа?

– Час тому назад благородный Гассан-бей и принц Юсуф прислали ко мне нарочного.

– Гассан-бей? Нарочного?

– Да, я должна была тотчас же собраться и поспешить к тебе, но надо, чтобы никто не слыхал, что я сообщу тебе.

– А что же имеешь ты сообщить мне? – тихо спросила Сирра.

– Чтобы ты ускользнула из дома, – отвечала старая Ганифа тоже тихо, но с невыразимой важностью.

– Из дома? Куда же?

– К старым деревянным воротам. Перед ними, у платанов налево, найдешь ты карету, воспользуйся ею.

– К чему же?

– Ты должна отправиться к старой Кадидже.

– Я? К моей матери?

– Да, Сирра. Старая Кадиджа лежит при смерти, как сообщил мне посланный, ты должна сейчас идти туда, завтра, может быть, будет уже поздно.

– Моя мать? И это сообщил посланный Гассан-бея?

– Он, должно быть, знал уже об этом, он говорил тогда еще об одной женщине или девушке, это я не совсем поняла, главное дело в том, что старая Кадиджа при смерти и что ты должна отправиться к платанам на дворе перед воротами.

– Это странное известие, – заметила Сирра в раздумье. – Зачем же я пойду к платанам?

– Я думаю, там будет ждать карета, чтобы никто не видел твоего ухода.

– А карету прислал туда благородный Гассан, друг Сади? Это для меня слишком много чести, – сказала Сирра. – Я лучше сама пройдусь по улицам.

– Отсюда тебе легко будет уйти со мной, ходжа устал и спит.

– Тем лучше, я тотчас же поспешу в Галату. Если же я пойду к воротам, я даром сделаю большой круг и наконец приду слишком поздно, добрая Ганифа.

– Тогда не пользуйся каретой, ты права, ты умна и ловка, ты проберешься к воде, а там тебе легко будет пройти к матери. Можешь не идти к воротам, я скажу тому, кто ждет тебя в карете, что ты лучше прямо побежишь туда.