она вылезла, и там не осталось ничего, кроме обвислой кожи). Герой ни на шаг не отходил от Кетчума. «Замечательное животное» явно было не из тех собак, которых хочется погладить или почесать за ушами.

Кетчуму не нравились летние развлечения. Он не рыбачил, не плавал по заливу на лодке. И сам он тоже не плавал, хотя почти всю жизнь проработал на реках. Ему хотелось наведаться сюда поздней осенью, долгой зимой и ранней весной, когда в заливе начинает ломаться лед.

— Тут полно оленей.

Это были первые слова, произнесенные Кетчумом, когда он ступил на каменистую землю Тернер-Айленда. Даже не ступил, а остановился на причале и наравне со своим псом начал принюхиваться.

— Индейские места, — одобрительно заключил он. — По крайней мере, были такими, покуда сюда не приперлись миссионеры со своими христианством.

Мальчишкой он видел черно-белые фотографии запруженного балансовым лесом залива Гор-Бэй — водной полосы между материком и островом Манитулин. В конце девятнадцатого и начале двадцатого века по берегам Джорджиан-Бэй активно вырубались леса. Кетчум слышал от старших, как это делалось, и хорошо запомнил все стадии.

А делалось это так. Осенью лесорубы валили деревья, строили дороги и готовили реки к весеннему сплаву. Все это надо было успеть сделать до первого снега. Зимой рубка леса продолжалась, и бревна волокли по снегу к берегам рек. Весной открывшиеся реки подхватывали бревна и уносили в залив.

— Ваши бревнышки десятками лет исправно плыли прямо в Штаты. Что, разве не так? — усмехаясь, спросил Кетчум.

Шарлотта этого не знала. Ее удивило, что сплавщик из Нью-Гэмпшира знает такие подробности. Но здешний лесосплав практически не отличался от лесосплава в любом другом месте. Появлялись лесопилки, перерабатывающие фабрики. Потом лес кончался, и предприятия либо сгорали в пожарах, либо разрушались от времени. «Люди сначала строят, а потом не берегут то, что построили», — любил повторять Кетчум.

— Медведь не на вашем острове. Скорее всего, на соседнем, — сказал Кетчум, продолжая принюхиваться. — Будь он здесь, Герой не так бы плясал.

(Интересно, как еще мог плясать этот поджарый гончак? Глядя на него, можно было подумать, что медведь бродит прямо по причалу.)

В то лето на соседнем острове Барклей-Айленд действительно обитал медведь. Расстояние между островами было не ахти каким большим: медведь вполне мог бы доплыть до Тернер-Айленда. Позже Дэнни и Шарлотта обнаружили, что там неглубоко, можно и вброд перейти. Однако зверь учуял собаку Кетчума и визит на Тернер-Айленд не нанес.

— Как пожарили барбекю — прокалите шампуры, чтобы на них сгорел весь жир, — советовал Кетчум. — Мусор прячьте. Фрукты держите в холодильнике. Я бы вам оставил Героя, да только он не компанейский пес. И я без него не могу.

Возле заднего причала стояла заброшенная деревянная хижина — первая постройка, с которой началось освоение острова семьей Шарлотты. Ставни на окнах обветшали и покосились. Внутри стояла бывшая двухъярусная кровать. Верхняя часть была снята и поставлена рядом с нижней. Обе оказались прибитыми к полу. Сдвоенные кровати покрывал гигантский матрас, свешивавшийся по краям. Матрас весь был в плесени, одеялом давно лакомилась моль. С тех пор как дед Шарлотты перестал сюда ездить, в этой хижине никто не жил.

Шарлотта рассказала, что после смерти деда они вообще предпочитали не ходить возле разваливающейся постройки. То место считалось нечистым. (Во всяком случае, в детстве Шарлотта в это верила.)

Она отвернула грязный и ветхий коврик. Шарлотте хотелось показать Кетчуму люк в полу. Хижина стояла на бетонных столбах. Фундамента как такового не было. Люк открывался в яму глубиной не более трех футов. Ветер намел туда толстый слой сосновой хвои, отчего дно ямы выглядело обманчиво мягким и даже симпатичным.

— Мы не знаем, зачем деду понадобилась эта яма, — говорила Шарлотта. — Он любил азартные игры. Мы подозревали, что здесь он хранил свои деньги.

Герой стоял над ямой и сосредоточенно принюхивался.

— Скажи, а твой дед любил охотиться? — спросил у Шарлотты Кетчум.

— Еще как! — воскликнула она. — Когда он умер, мы наконец-то выкинули его ружья.

(Эти слова заставили Кетчума содрогнуться.)

— В таком случае это мясной погреб, — сказал старый сплавщик. — Уверен, твой дед приезжал сюда зимой.

— Совершенно верно, — подтвердила изумленная Шарлотта.

— Думаю, твой дед появлялся здесь, когда кончался сезон охоты на оленей, — рассуждал Кетчум. — А ему хотелось поохотиться. Зима, полно снега, тихо. Звук выстрела слышен далеко. Когда кто-то из «всадничков»[131] являлся и спрашивал о причине стрельбы, твой дед, надо полагать, имел наготове историю. Например, рыжие белки так верещали, что он не выдержал, выстрелил у них над головами и прогнал. Или стадо оленей обгладывало кору на его любимых кедрах. Вот он и спугнул их, чтобы глодали кору на других островах. А пока твой дед рассказывал эти сказки, его мясной погреб был набит олениной. Никаких следов крови на снегу, и мясо в мерзлой земле не портилось… Понимаешь, к чему я клоню? Твой дед устроил браконьерский мясной погреб. Значит, я не ошибся и в здешних краях полно оленей.

Если в хижине и водились духи, Кетчуму было на них плевать. Он решил обосноваться с Героем здесь. («Да почти все места, где я жил, были нечистыми», — заметил старый сплавщик.) Спальные домики ему не нравились. Ломаные ставни дедовой хижины его не смущали, равно как и рваная противомоскитная сетка на окнах.

— Что это за ночь на природе, если тебя не покусали комары? — усмехнулся Кетчум.

Кетчум сделал еще одно открытие: эти места нравятся гагарам, поскольку здесь меньше лодок и людей. Он любил слушать крики гагар.

Шарлотта еще раз попыталась уговорить старого сплавщика ночевать в спальном домике, и тогда Кетчум с серьезным видом сказал:

— Герой иногда так пукнет, что потом долго будешь нос морщить. Не хочу, чтобы он тебе спальный домик провонял.

К концу дня Шарлотту больше не шокировало открытие, что ее дед ко всему прочему был еще и браконьером. Он умер спившимся, опустившимся человеком. Карточные долги и виски доконали его. По крайней мере, теперь хоть она знала предназначение странной ямы под полом дедовой хижины. Самого Кетчума хижина и мясной погреб подвигли на размышления об усовершенствовании островного быта. Только старому сплавщику было как-то невдомек, что Шарлотта вовсе не мечтала жить на своем любимом острове зимой, когда ветер нещадно гнул деревья, когда залив замерзал и покрывался снегом и вокруг — ни души, не считая случайных рыбаков-подледников или каких-нибудь безумцев, обожавших гонять по озеру на снегоходах.

— Переделывать дом под зимнее жилье надо с умом, — стал развивать свои идеи Кетчум. — Для смывных туалетов нужно ставить