и играл в азартные игры. Единственное, что он по-настоящему ценил в своей жене, было ее состояние, позволяющее ему жить так, как нравится. Можно даже сказать, что граф злоупотреблял деньгами своей жены, спуская их направо и налево, да так, что к концу 1718 года Иоганна вынуждена была отправиться за помощью к своей свекрови. Аврора приняла ее радушно и даже написала Августу II:

«Госпожа графиня Саксонская вот уже почти четыре месяца скрывается у меня в аббатстве. Все ее средства уходят на выплаты кредиторам. А я слишком дорожу ее дружбой, чтобы не разделить с нею то немногое, что имею...»

Эти строки она написала совершенно искренне, сочувствуя молодой графине, в которой видела лишь влюбленную девочку, чьими чувствами пренебрегает ветреный и безразличный к ней муж. Она даже прислала Морицу несколько гневных и осуждающих писем, но ответил он лишь на одно из них:

«Поживите с ней подольше, и потом, только потом, сможете сказать наверняка, что она собой представляет. И я очень удивлюсь, если по прошествии времени ваше мнение не изменится...»

Аврора сначала хотела было потребовать от сына более четких и понятных объяснений, но со временем действительно поняла, что тот имел в виду. Настроение Иоганны отличалось редкой переменчивостью и перепадами от хорошего до совершенно скверного. Более того, настоятельница аббатства однажды с ужасом открыла для себя, что ее невестка, проводя время вдалеке от законного мужа, удовлетворяет свои потребности с мужчинами более низкого статуса... чаще всего — с конюхами.

Подобное поведение выглядело роковым в обществе, где с самой смерти аббатисы, которую позже заменила Мария-Сибилла Саксен-Вейссенфельская, у Авроры больше не было близких. Позже, когда умерла и Мария-Сибилла, проделки невестки вновь помешали Авроре быть избранной аббатисой, и ею стала Иоганна-Елизавета Гольштейн-Готторпская. И тогда графиня фон Кенигсмарк, наконец, решилась — она попросила Иоганну поискать развлечений где-нибудь в другом месте. Это был полный и безоговорочный разрыв отношений.

Та, испугавшись и осознав, наконец, какую опасную игру затеяла, пожаловалась свекру:

«С Морицем мы соединены священными узами брака, и я до сих пор горячо желаю мирной и спокойной жизни для нас обоих, был бы он только чуточку любезнее со мной! Я буду крайне счастлива, если он проявит немного уважения в отношении меня и перестанет грубить всякий раз, как я с кем-то заговариваю. Что касается остального, я готова принести Вашему Величеству клятву, что мое поведение отныне и впредь будет таким, что не вызовет ни единого нарекания».

Августу II ничего не оставалось, кроме как приказать своему сыну вернуться к этой маленькой бедняжке. И вот через два дня после того, как пришло письмо, он вернулся к ней и, забыв о всякой любезности, мрачно заявил:

— Сударыня, мне прекрасно известно, что вы клевещете и жалуетесь на меня каждому встречному. Если вы считаете, что нам лучше расстаться, я не буду против, но если вы хотите остаться со мной, должен предупредить, что вам в таком случае придется вести себя так, как я того требую. Ваше нынешнее поведение я совершенно не одобряю и хочу, чтобы вы впредь изменили его. Даю вам время для принятия решения до завтрашнего дня.

— Несложно догадаться, сударь, откуда взялось в вас это предвзятое отношение ко мне. Ваша мать никогда меня по-настоящему не любила, и если и принимала у себя, то только ради того, чтобы посадить меня на цепь и подчинить своим желаниям. Такова, видимо, моя судьба, как и многих женщин, которые имеют право лишь слепо подчиняться своему мужу. Но знаете что? Я лучше буду сидеть на хлебе и воде, чем приму ее. Вот вам ответ. А что до развода — я против!

— Хотел бы я знать, почему! Совершенно очевидно, что мы с вами не созданы друг для друга. Мы никогда не достигнем взаимопонимания. И о любви и речи быть не может — я вас не люблю.

— Но я-то вас люблю! Вот в чем разница!

И тут Мориц разразился приступом такого дикого хохота, что его отношение к высказыванию супруги стало очевидным:

— Кого вы пытаетесь заставить поверить в это? Похоже, что не меня... А если не так, то расскажите-ка о любовной истории с моим бывшим поручиком Яго[64], с которым вас видели все и повсюду? Разве не с ним вы потом отправились к себе Шёнбрунн, и не его ли, спавшего в моей постели, принимали там как важного гостя?

— А вы придаете значение всем слухам?! Если бы я полюбила кого-то другого, я бы первая же попросила развод. А я, наоборот, этого не желаю!

— Будьте разумны, Иоганна! Я прекрасно осознаю, что не создан для супружеской жизни, а наш с вами неудачный опыт лишь еще больше утвердил меня в этой уверенности. Давайте разведемся! Вы сможете начать свою жизнь с чистого листа, построить отношения с другим человеком...

— Право же, нет! Мне нравится быть графиней Саксонской... Хоть наша жизнь и далека от той роскоши, на которую я надеялась.

И вновь Мориц рассмеялся:

— Жизнь в роскоши? Откуда у вас такие надежды? Вам надо было бы выйти замуж за моего сводного брата, а не за меня. Королем станет он!

— Короли женятся только на принцессах. А я, увы, таковой не являюсь. Но титул графини Саксонской вполне компенсирует этот недостаток, к тому же благодаря вам он уже окутан ореолом славы и величия, и я не собираюсь это терять. Возможно, однажды вы достигнете того же, чего достиг принц Евгений, и я не упущу шанс оказаться в этот момент рядом с вами.

— Печально, если именно это вы и называете любовью. Но хочу напомнить — я могу погибнуть в первом же бою, в котором окажусь, и вы останетесь ни с чем!

— Значит, я стану вашей вдовой! Очень воодушевляющая перспектива. А как я буду вас оплакивать...

— Даже не надейтесь! Я приложу все усилия, чтобы не доставить вам такого удовольствия! Более того, я сделаю все возможное, чтобы помочь вам избавиться от этого титула, которым вы так дорожите!

— Этого я вам не позволю! Я останусь графиней Саксонской, будете ли вы жив или мертв!

Устав от этой бесполезной дискуссии, Мориц выпрямился, расправил плечи и решил направиться к своей нынешней любовнице Матильде, танцовщице придворного театра, чтобы немного развеяться. Она сходила по графу с ума, и этот роман ему практически ничего не стоил. У Матильды, юной девушки с темными волосами и гибким телом, были ясные,