Борис… Борис?!

Петр раздвинул пальцами изображение на экране.

Но ошибки не было.

Борис не заметил, что на него была направлена чужая камера, – не уловил движение поднятого в его сторону телефона. Не успел ни отвернуться, ни прикрыть лицо рукой. Он ничего не подозревал, разговаривал с Ириной, когда один из туристов решил снять симпатичный вид в грузинском селе Гореловка: дом с резными бирюзовыми балкончиками и сиреневые горы вдали.

Борис и Ирина смотрели друг другу в глаза, улыбались.

9

Центральные улицы перекрыли – куда-то ехал кортеж президента Петрова. Образовалась, потом с истерическими воплями клаксонов стала рассасываться пробка. В другой день Борис разделил бы общее раздражение. Но не сейчас. Он вылущил из упаковки голубую таблетку, запил минеральной водой из бутылки. Минут сорок ему все равно были нужны.

До театра Борис доехал быстрее, чем бывает, когда по Москве едет президентский кортеж. Но все равно опоздал.

Охранник поднялся в своей стеклянной будке:

– Вы на прогон? Прогон только что закончился.

– Ничего. Я поздравить артистов.

Охранник высветил улыбку.

Борис остановился у вертушки. Сунул бутылку минералки под мышку, открыл бумажник, давно не державший бумажных денег, только пластиковые карточки. Выдавил из кожаного кармашка свой пропуск в театр – ламинированную картонку с фотографией. Охранник принял ее двумя руками. Борис увидел через стекло, что на столе перед охранником лежит раскрытый учебник японского языка. От удивления поднял взгляд на лицо: молодой совсем парень. Студент? Будущий дипломат? Борис любил чужие надежды. Захотел сказать ему, как это круто, как-то похвалить, но ничего не успел: тот уже вернул ему пропуск – также, с соблюдением японской вежливости, в обеих руках.

Борису стало легко и весело. Театр, да. Здесь все иначе. Совсем другая жизнь, да.

Жизнь простая и понятная.

– Куда идти – знаете? – полусклонил стан юноша, как будто провожал сегуна.

Сказать ему, что ли, «саенара»? Но Борис не был уверен, что это значит: спасибо? до свидания? здравствуйте? Сунул пропуск в карман. Кивнул охраннику, весело мотая бутылкой на ходу.

Быстро нашел лифт, дорогу он помнил.

Настроение было замечательным.

Двери разъехались. Борис ступил из лифта на пол в шашечку. Здесь располагались гримерные ведущих солистов. Вспомнил, что Даша однажды объясняла про женскую и мужскую сторону.

Прямо сераль, усмехнулся он: женская половина дворца. Свернул. Что это именно женская сторона, не было никаких сомнений: воздух пах духами. Борис с удовольствием втянул его. И вдруг понял, что страх тоже может быть восторженным.

Он чувствовал себя, как будто ему двадцать. И у них нет квартиры, где они могли бы встретиться.

А что, если она решит, что он слишком… Старый? Дряблый? Не так пахнет?

А что, если он… Нет, в том, что она окажется как надо, именно как он ее себе представлял, он не сомневался. Он же видел ее в балетном купальнике, таком тонком и тесном, что воображению там места не оставалось. Видно было позвонки, ребра, соски на маленькой груди, две круглые косточки на бедрах.

Еще раз убедившись, что пришел он правильно – на двери в рамке было написано «БЕЛОВА», – Борис постучал.

Шаги. Поворот ручки.

– Здравствуйте.

Взгляд Бориса уперся в две грудные плиты. Они были без волос, с плоскими розовыми сосками.

Соскользнул по животу, крепко составленному из твердых шашек, как торцовая мостовая.

А потом – на член. Не надменный. Не воинственный. Мирно висящий вниз.

Взгляд Бориса отпрянул вверх. К лицу. И только тогда остекленел.

– Вам кого? – спросил парень. Щеки у него были розовые, кудри и брови – золотистые, а глаза – голубые. Смущения в них Борис не увидел.

Славик как раз искал трусы, когда в дверь постучали.

За выпавшей из руки бутылкой они наклонились вместе. В голове у Бориса раздалось «бом!»

– Ой, – засмеялся юноша, потирая себе лоб. – Были бы мозги, было бы сотрясение.

Борис не улыбнулся.

Юноша подал ему бутылку:

– Держите.

Борис обогнул вокруг нее свои вспотевшие мягкие пальцы. Выпрямились они одновременно. Борис старался смотреть ему в глаза.

Слов не было.

– Вам Дашу? – догадался парень: – …Да-аш! – крикнул в глубину гримерки. Туда, где шумел душ.

– Нет-нет, – сухим горлом проскрипел Борис. – Ошибся дверью. Извините.

– Ничего, – приветливо улыбнулся парень. – Никаких проблем.

Борис чуть не подпрыгнул, уловив движение, дуновение навстречу своему лицу. Очнулся. Перед ним опять была дверь: БЕЛОВА.

– Вот сука, – внятно сказал Борис.

В лифте пришлось стоять напротив собственного отражения. Свет бил сверху и мог пощадить только очень юных, очень худых и очень красивых. Бориса он не щадил: из зеркала глядел упырь, в мешки под глазами можно было запихать телефон и лопатник. Борис отвернулся, но на другой стенке тоже было зеркало. Прикрыл глаза. Пришлось прислушаться к зарождавшимся в теле ощущениям. С тупой деловитостью начиналась эрекция, теперь уже ненужная. Борис фыркнул, засмеяться не получилось. Лифт остановился. Борис запахнул пальто, прикрыл пах, шагнул из лифта.

В коридоре стоял Петр. Он тяжело дышал. На лбу испарина. Петр смотрел в телефон.

10

Я думал, меня мертвыми людьми уже не пронять. Оказалось: очень даже. Я думал, в мертвом теле самое жуткое для меня это запах. К запаху мертвого привыкнуть невозможно, несмотря ни на какую выслугу лет в ментуре. Этот запах будит в голове какие-то самые древние центры тревоги: опасность!

Оказалось, бывает звук – хуже любого запаха. Смачный чавкающий звук-хруп. Он длился полсекунды, даже меньше. Барыга не успел ни вскрикнуть, ни понять, что случилось.

Он был, конечно, не святоша. Но смерть его оказалась слишком ужасной. Такой никто не заслуживает.

Надеюсь, я скоро забуду этот звук: звуки забываются быстро. Не то что запахи.

Решительность и жестокость расправы поразили меня. Я не считаю женщин нежными созданиями. Вовсе нет. Женщины – такие же люди, как мужчины: бывают всякие. Та женщина была тоненькой и маленькой, это произвело на меня впечатление. Она ударила, как гремучая змея. И соображала, по-видимому, с той же скоростью.

Впрочем, и на кону у нее было немало. Когда я выудил из канифоли все алмазы, получилась отнюдь не жалкая горсточка. Эти люди работают не по мелочи.

Я ее упустил, да.

Но думаю, теперь уже ненадолго.