года я опять был вызван в Берлин на совещание начальников отделов по делам военнопленных при военных округах.

Совещанием руководил новый начальник Управления по делам военнопленных при ставке верховного главнокомандования генерал-майор фон Гревенитц.

На совещании обсуждался вопрос о том, как поступать с русскими военнопленными, которые в результате ранений, истощения и болезней были непригодны для использования на работах.

По предложению Гревенитца по этому вопросу высказалось несколько присутствовавших офицеров, в том числе врачи, которые заявили, что таких военнопленных надо концентрировать в одном месте — лагере или лазарете и умерщвлять при помощи яда.

В результате обсуждения Гревенитц отдал нам приказание — нетрудоспособных военнопленных умерщвлять, используя для этого медицинский персонал лагерей.

Возвратившись в Данциг, я через Зегера, Вольмана и Дульнига [коменданты шталагов. — Ш. Д.] проводил эти указания в жизнь, причем я предупредил их о том, чтобы умерщвление советских военнопленных производилось весьма осторожно, дабы это не стало известным за пределами лагерей.

Летом 1942 года я был командирован на Украину на должность начальника отдела по делам военнопленных при штабе армейской группы «Б». Прибыв к месту службы, я узнал, что способ умерщвления русских военнопленных ядами там уже применяется.

В октябре 1942 года, во время посещения дулага в районе Чир, комендант лагеря доложил мне, что в течение только одной недели им было умерщвлено при помощи яда 30–40 истощенных и больных советских военнопленных.

В других лагерях нетрудоспособных русских военнопленных просто расстреливали. Так, например, во время посещения летом 1942 года дулага 125 в городе Миллерово комендант лагеря на мой вопрос о том, как он поступает с нетрудоспособными русскими военнопленными, доложил, что в течение последних 8 дней им было расстреляно по указанным выше мотивам около 400 русских военнопленных» [1053].

Это все, что сказал Эстеррейх.

Начальник отдела IVAI РСХА Линдов, который занимался вопросами деятельности оперативных отрядов СД, особенно в области производимых ими «отборов» и уничтожения «нежелательных» пленных, принимал участие в совещаниях, созываемых в Управлении по делам военнопленных для обсуждения процедуры передачи вермахтом вышеуказанных категорий пленных в руки СД. Линдов показал:

«В 1942 году я присутствовал на другом совещании у генерала фон Гревенитца, в котором принимал участие и Кенигсхауз [подчиненный Линдова, начальник сектора IVAlc, руководивший от имени РСХА акцией по истреблению советских военнопленных. — Ш. Д.], а также высшие офицеры и врачи из ОКВ, всего около 10 человек. Вермахт обратился к управлению полиции безопасности с просьбой, чтобы оно приняло в концентрационные лагеря русских военнопленных, страдающих такими неизлечимыми болезнями, как сифилис и туберкулез, а также просил умертвить их практикуемым способом — при помощи инъекции и т. п. Полиция безопасности противилась этому, мотивируя свой отказ тем, что она не является наемным палачом вермахта» [1054].

Оба эти показания сходятся в отношении даты и места совещания, имени генерала, проводившего совещание, категории пленных, подлежащих умерщвлению, и способа выполнения этого преступления. Имеются лишь незначительные и несущественные расхождения. Генерал Эстеррейх не упоминает об адресованной СД просьбе, и, по его словам, выходило, что всю эту подлую «работу» следовало бы записать исключительно на счет вермахта. Это один из немногих известных нам случаев «рыцарского» выгораживания гестаповского партнера, на которого генералы вермахта уже после войны со скамьи подсудимых и в свидетельских показаниях обычно валили все грехи, в том числе и свои собственные. Но бесспорно, что оба партнера сыграли в этом деле одинаково важную и одинаково отвратительную роль. Правда и то, что истребление «неизлечимых» производилось уже в конце 1941 года, а не в 1942 году, как это явствует из обоих документов.

В отчете мюнхенского гестапо от 25 ноября 1941 года упоминается акция, проведенная местным оперативным отрядом в шталаге VIIA в Мосбурге за время с 29 сентября по 22 ноября 1941 года. В это время было «отобрано» 484 «нежелательных», то есть комиссаров, евреев, офицеров, интеллигентов, «поджигателей», а также 62 «неизлечимо больных» [1055].

В циркуляре начальника полиции безопасности и СД от 9 ноября 1941 года подтверждается, что 5—10 % советских военнопленных, направляемых для уничтожения, прибывают в концентрационные лагеря «мертвыми или полумертвыми». И далее: «Создается впечатление, что шталагн таким путем хотят избавиться от пленных. И несмотря на то, что подобные транспорты, как правило, организуются вермахтом, ответственность за такое положение вещей население взваливает на СС». В связи с этим начальник полиции безопасности и СД распорядился: начальники эйнзатцкоманд должны позаботиться о том, чтобы впредь исключать из транспортов и не направлять для экзекуции в концлагеря тех «отобранных» советских военнопленных, в отношении которых у эйнзатцкоманд нет сомнений, что они вскоре умрут и которые уже неспособны даже к непродолжительному маршу (например, к переходу от вокзала станции назначения до концлагеря) [1056].

Из вышесказанного явствует, что полиция безопасности решительно не хотела подрывать своего «престижа» в глазах немецкого населения и обременять себя чужими преступлениями, поскольку вермахт подбрасывал своим партнерам из гестапо — в транспортах с «нежелательными» элементами — множество таких пленных, которые находились в состоянии полного истощения. Вермахт здесь явно «подводил» полицию безопасности, сбывая этих пленных как «нетрудоспособных», воспользовавшись случаем проведения эйнзатцкомандами запланированных ими «отборов».

Между фактами, содержащимися в обоих приведенных документах, и показаниями Эстеррейха и Линдова нет никаких противоречий. Время от времени РСХА протестовало в высших кругах против навязываемой ему роли наемного палача вермахта, однако на практике сдавалось сравнительно легко. Кроме того, по-видимому еще до заключения генерального соглашения по этому вопросу, в отдельных военных округах по собственной инициативе, а также и по предложению некоторых комендантов шталагов эйнзатцкоманды расширяли рамки «отбора» путем включения в категорию «нежелательных» также и «нетрудоспособных» военнопленных.

Сотрудничество обоих партнеров на этом участке их «деятельности» продолжалось в течение всей войны. В переписке 1944 года мы наталкиваемся на официальное закрепление этого сотрудничества в изданных обеими сторонами приказах..

16 июля 1944 года ОКВ издает согласованную с РСХА директиву [1057], в пункте 2 которой говорится:

«Если советские военнопленные, которые на основании указаний об обращении с ними должны быть переданы гестапо, больны туберкулезом или другими инфекционными болезнями, то в каждом отдельном случае надлежит обратить на это внимание компетентного органа государственной полиции».

В своем распоряжении РСХА полностью приводит эту директиву, снабдив упомянутый пункт 2 недвусмысленной «исполнительной клаузулой»:

«В дополнение к пункту 2 требую, чтобы при передаче [вермахтом. — Ред.] советских военнопленных, больных туберкулезом или другими инфекционными болезнями, могущими представить серьезную опасность для здоровья немецкого населения, этих пленных умерщвляли путем инъекции…» [1058]

Приведенный