Микеланджело, и попросил его прислать денежный перевод на имя своего банкира, надеясь получить наличные. Чрезвычайно маловероятно, чтобы любовь Микеланджело к Томмазо Кавальери обрела какое-то физическое выражение; однако трудно поверить, что его отношения с Фебо были столь же чисты.

Искушение грехом – сюжет рисунка Микеланджело, озаглавленного «Сон» («Il Sogno»)[1231]. Вазари причисляет его к группе, в которую входят «Ганимед», «Наказание Тития» и другие, созданные для Томмазо, но когда именно он был исполнен, мы не знаем. На этом графическом листе изображен идеально стройный, атлетически сложенный молодой человек, облокотившийся на сферу, которая, вероятно, призвана символизировать земной шар. Юноша сидит на некоем ящике, в котором лежат усмехающиеся театральные маски, видимо аллегорически представляющие всю тщету и обманчивость земных наслаждений, устремлений и замыслов. Они напоминают мрачную и зловещую маску, скрывающуюся под рукой «Ночи» в капелле Медичи.

За спиной молодого человека кольцом расположились пороки, в том числе гнев, алчность и прежде всего похоть, которую представляют нагие обнявшиеся любовники. В облаках над ними парит, полустертый в прошлом каким-то ханжеским владельцем рисунка, массивный, возбужденный пенис, воздетый кверху словно пушечный ствол, – наиболее откровенный сексуальный образ, когда-либо созданный Микеланджело.

Впрочем, молодого человека на этом аллегорическом рисунке от грозящих ему искушений отвращает обнаженный крылатый гений, слетающий с небес и дующий в трубу, направленную прямо в лоб главному герою. Таким образом, душа его пробуждается, отринув порок и устремившись к добродетели. Как мы уже видели, в жизни самого Микеланджело на рубеже пятидесяти – пятидесяти пяти лет чувственная страсть стала играть более важную роль, чем когда-либо прежде. Именно в эти годы, как указывал переводчик и исследователь его стихов Джеймс Сэслоу, он сочинил «первый массив любовной поэзии на родном языке в европейской традиции Нового времени, обращенный мужчиной к другому мужчине»[1232]. Несколько сонетов он адресовал Фебо, но бо́льшую часть, судя по всему, – Томмазо.

Сон. Ок. 1533–1534

Смерть Климента лишила Микеланджело преданного покровителя, верного заступника и благодетеля и, насколько это было возможно, учитывая различие в их статусе, – друга. Впрочем, узнав о кончине Климента, он мог испытать и облегчение. На какое-то время уход папы освобождал его от двойных обязательств: работать над оформлением Сан-Лоренцо, которому на протяжении последних двадцати лет он отдавал бо́льшую часть своего времени, и воплощать новый замысел папы – гигантскую фреску в Сикстинской капелле. Однако избавление от забот долго не продлилось. 13 октября 1534 года, на второй день конклава, получив почти все голоса, за исключением своего собственного, папой был избран кардинал Алессандро Фарнезе, принявший имя Павла III[1233].

Фарнезе слыл ветераном римской церковной политики. Начиная с 1513 года на каждых выборах папы его кандидатура рассматривалась в числе главных претендентов, и, хотя и будучи союзником Климента, Фарнезе сетовал, что избрание Джулио Медичи папой в 1523 году лишило его десяти лет пребывания на папском престоле[1234]. Возможно, желая загладить свою вину и возместить ущерб, Климент часто высказывал желание видеть кардинала Фарнезе своим преемником и взял с сына своего кузена кардинала Ипполито обещание, что на выборах тот отдаст голос Фарнезе.

Хотя именно в годы его понтификата начала шириться и приобретать все большие масштабы Контрреформация, во многих отношениях Павел III был последним из ренессансных пап. Сан кардинала он носил четыре десятилетия, с 1493 года. Венецианский посланник отмечал, что Александр VI Борджиа возвысил юного Фарнезе по весьма непристойным причинам: сестра Фарнезе Джулия была любовницей папы[1235]. Потому-то римляне издевательски прозвали Фарнезе «кардиналом Френьезе», буквально – «кардиналом Вагиной».

До того как он принял в 1513 году священные обеты, не обязательные для получения кардинальского сана, Фарнезе сам успел обзавестись четверыми внебрачными детьми: у него родились двое сыновей, впоследствии признанных законными Юлием II, потом дочь и затем еще один сын. Он покровительствовал им, демонстрируя безудержный непотизм, вполне в духе своих предшественников Борджиа, делла Ровере или Медичи.

Алессандро Фарнезе по своему образованию, воспитанию и вкусам был весьма близок к Медичи. В юности он сделался протеже Лоренцо Великолепного, который в самых теплых выражениях письмом рекомендовал его на должность в Римской курии. Он происходил именно из тех кругов, где сформировалось искусство Микеланджело и где его наиболее всего ценили, и наблюдал за развитием его творчества в течение десятилетий. Когда в 1500 году была представлена публике «Пьета», он уже носил сан кардинала. Состоя доверенным лицом при Юлии II, он имел редкую возможность следить за тем, как продвигаются работы над плафоном Сикстинской капеллы.

Два десятилетия кардинал Фарнезе напряженно ожидал момента, когда сможет стать папой, и точно так же много лет подстерегал тот миг, когда сможет подчинить себе Микеланджело. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он тотчас же подтвердил заказ Климента и потребовал от Микеланджело выполнения фрески «Страшный суд». «После своего возведения в папский сан, – пишет Кондиви, – Павел III послал за Микеланджело и попросил мастера остаться у него на службе». Микеланджело отвечал, что, к несчастью, связан иным контрактом, с герцогом Урбинским, и должен завершить гробницу Юлия II. Тогда папа, разгневавшись, воскликнул, что тридцать лет желал, чтобы Микеланджело работал для него. Неужели теперь, когда он избран папой, его сокровенное желание не исполнится? «Где этот контракт? Я его разорву!»

По словам Кондиви, осознав, что ему снова могут помешать завершить работу, начатую более тридцати лет тому назад, Микеланджело пришел в ужас. Он даже подумывал уехать из Папской области и поселиться либо в некоем аббатстве неподалеку от Генуи, одном из приходов его друга епископа Алерии, либо на землях, подвластных герцогу Урбинскому: и в том и в другом случае он смог бы продолжить работу над гробницей Юлия II, никак не притесняемый и не отвлекаемый от дел папой. «Однако, справедливо опасаясь гнева и возмездия папы, он остался в Риме, чая смягчить его сердце ласковыми словами»[1236].

Эти сведения, возможно, излагались Кондиви намеренно, дабы снять с Микеланджело всякую ответственность за очередную задержку работ. «Жизнеописание» Кондиви, по-видимому, сочинял, опираясь на свидетельства самого героя биографии, отчасти для того, чтобы объяснить, что мастер никак не был повинен в бесконечных промедлениях и нежелании завершить гробницу. Впрочем, судя по «Жизнеописанию», Микеланджело действительно не спешил приступить к работе над «Страшным судом».

Пожалуй, он и в самом деле жаждал как можно скорее закончить надоевший проект. К тому же, вероятно, он опасался начинать работу над[1237] огромной стенной росписью в свои шестьдесят лет. В конце концов, живопись не была его главным ремеслом и призванием. К этому времени