– Однако, – продолжал мистер Райдер, – намеки вашей матери действительно придали направление моим мыслям. – Он помолчал, затем посмотрел Мэри в глаза с величайшей серьезностью. – Я думаю, что вы, должно быть, еще с поездки на Озера знали, что как тогда, так и сейчас, в Лондоне, я получаю искреннее удовольствие от вашей компании и глубоко восхищаюсь вами.

Мэри осторожно положила свой экземпляр «Ревью» на стол, пытаясь избежать этого взгляда. Она очень надеялась, что он не скажет того, чего она так боялась услышать.

– То, что я ищу вашего общества, должно быть совершенно очевидно. Поэтому, думаю, вы не удивитесь, когда я скажу, что испытываю к вам огромную привязанность.

Мистер Райдер ободряюще посмотрел на нее – было видно, что он немного смущен, но горд собой.

– Я позволил себе поверить, – мягко добавил он, – что мои симпатии, возможно, взаимны.

Он немного откинулся назад, все еще пристально глядя на нее и ожидая ее ответа.

– Я действительно испытываю к вам симпатию, сэр. Мы стали очень хорошими друзьями.

– Но, может быть, немного больше, чем просто друзьями? Кажется, вам нравятся мои визиты – вы не находите мою компанию неприятной. А на Скофелле – помните, как мы разговаривали наедине? – я почувствовал более глубокую связь между нами. Я верю, что и вы тоже.

Мэри опустила глаза. Она не думала, что он это запомнит.

– Да, был момент, когда я… когда я приняла близко к сердцу сказанное вами.

– Вы должны понять, – заявил мистер Райдер, заметно оживившись, – что я имел в виду тогда, когда говорил о жизни, которую мы вольны выбирать сами, что мы должны избавиться от унылых ограничений, которые мешают нам быть по-настоящему счастливыми.

– Я понимаю, что вы говорили искренне.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы воплотить эту мечту в жизнь. Для нас обоих. Я не хочу того существования, которое удовлетворяет большинство мужчин. Я хочу чего-то большего. Как и вы, думаю.

– Вы всегда ясно давали понять, что обычной семейной жизни вам будет недостаточно.

Он придвинул к ней свой стул. Она чувствовала его дыхание, пока он говорил.

– Я собираюсь поехать за границу – в Италию, как я уже сказал, – в края, где передо мной будет сиять озерная гладь, а за спиной – стеной возвышаться горные вершины. Поедемте же со мной! Мы могли бы читать стихи весь день и пить вино каждый вечер. Мы могли бы быть очень счастливы!

Мэри с трудом могла поверить в происходящее. Большую часть своей жизни она и подумать не могла, что мужчина будет говорить с ней в таких выражениях, тем более такой красивый мужчина, как мистер Райдер. Она притихла и оглянулась. Ей казалось, эти его слова должны стать поворотным моментом в ее жизни. Она не должна умереть, не услышав, что кому-то нужна и кто-то желает ее. Такое событие должно перевернуть ее мир с ног на голову… А между тем все выглядело так же, как и минутой раньше, до его признания. Позднее летнее солнце лилось в окна гостиной, в его лучах танцевали залетевшие с лондонских улиц пылинки, которые всегда остаются в комнате, как ни подметай пол, как ни полируй мебель.

Тускло блестел ситец на диване. Цветы на буфете слегка увяли и нуждались в замене. Все было так же; и сама она изменилась не больше, чем мир вокруг. Глупо было бы отрицать, что ее обрадовали услышанные слова, что она ощутила трепет – но от чего? Трепет облегчения? Удовлетворения? И только. Она не была поражена, не испытала духовного преображения. Мистер Райдер оказался не тем человеком, от которого она мечтала услышать искреннее признание в любви.

– Вы очень честны, мистер Райдер, поэтому я постараюсь дать вам не менее честный ответ. Я глубоко тронута той открытостью, с которой вы выразили свои чувства. Но, боюсь, я не подхожу вам в качестве супруги. Вы очень нравитесь мне, но я не люблю вас, и было бы неправильно делать вид, что дела обстоят как-то иначе.

Мистер Райдер нахмурился, встал и подошел к окну. Весь вид его, когда он смотрел из окна на улицу, передавал внутреннее разочарование – возможно, с легким оттенком удивления. Мэри полагала, что он нечасто испытывает разочарование из-за невозможности достичь желаемого. Для него это оказалось новым опытом, и не из приятных.

– Ваше мнение может измениться со временем.

– Я так не думаю. Раньше или позже, я боюсь, что наскучу вам. Во мне нет вашей легкости и непосредственности. В конце концов вы сочтете меня унылой.

– Этого никогда не случится. Никогда. – Мистер Райдер отвернулся от окна, чтобы взглянуть на нее. – Я считал вас более смелой.

– Вы знаете, я никогда не отличалась особой храбростью. И я не думаю, что буду счастлива жить той жизнью, которую вы мне сейчас описали – по крайней мере, счастлива долгое время.

Он вернулся на свое место со вздохом, в котором читалось поражение в решительной борьбе.

– И мне нет смысла вновь возвращаться к этой теме?

– Боюсь, именно так. Мне жаль. Надеюсь, вы понимаете, что я не хотела вас так сильно задеть.

Она протянула руку и коснулась его ладони. Он удрученно сидел несколько минут, в течение которых ни один из них не проронил ни слова. Потом поднялся с улыбкой сожаления.

– Благодарю вас за откровенность. Я сказал ранее, что смутить меня непросто. Я не ожидал, что принципы мои будут подвергнуты такому внезапному и серьезному испытанию на крепость. Но я надеюсь, что смогу набраться достаточно самообладания, чтобы вскоре снова навестить вас.

– Надеюсь, так и будет. Мне было бы очень жаль потерять вас в качестве друга.

Когда он ушел, Мэри подошла к окну и отворила створки. Залетевший ветерок нельзя было назвать благоуханным, но по крайней мере он был прохладным. Она подставила лицо ему навстречу, продолжая размышлять о том, что сейчас произошло в этой комнате. Прошло немного времени, и до нее начала доходить суть недавнего диалога. Пока она обдумывала, что на самом деле хотел сказать мистер Райдер, то поняла, что слово «брак» не прозвучало ни разу. На мгновение она была озадачена; что же тогда он имел в виду? И вдруг поняла – это предложение не имело ничего общего с супружеством! Она ахнула, вспомнив, что в этой самой комнате он заверял миссис Гардинер, что с нетерпением ждет того дня, когда мужчины и женщины смогут сходиться свободно, без каких-либо запретов или клятв. Не этого ли он хотел для нее? Чтобы она стала его любовницей? Чтобы он мог «взять ее на содержание», как пытался не столь давно поступить в отношении Лидии мистер Уикхем?

Это была такая невероятная, чуждая ей идея, что она чуть не рассмеялась. Казалось бы, ей следовало испытывать возмущение и даже негодование, но почему-то она не могла как следует рассердиться. Предложи он апартаменты на Мэйфер и пособие в пятьсот фунтов в год, она действительно была бы глубоко оскорблена. Но она понимала, что ему нужно было не тайное посредничество нерегулярного характера – обычная сделка, когда деньги обменивались на репутацию, – а нечто совсем другое. Если бы он получил достаточную поддержку с ее стороны, чтобы подробно рассказать о своем предложении, она знала, что услышала бы о союзе родственных душ, освободившихся от косных устаревших обычаев и привольно живущих под солнечным небом среди поэтов и художников в мире, где имели значение только эмоции. Он не хотел оскорблять ее; без сомнения, он искренне считал такую договоренность предпочтительнее брака. Что бы он сделал, если бы она согласилась? Был бы он шокирован ее смелостью? И что скажет ее мать, когда узнает о характере предложения, сделанного ей мистером Райдером? Тогда не будет больше нежных взглядов и ободряющих улыбок. А может, и нет. Вполне вероятно, что миссис Беннет предпочтет, чтобы ее дочь жила в Италии в неоднозначной связи с богатым человеком, а не присутствовала в доме немым укором – одинокая сестра, никому не интересная старая дева. Чем больше Мэри думала об этом, тем меньше понимала, какой исход разочарует матушку сильнее.