Из такого обычая, осуществляемого народами у себя, возникла Внешняя Справедливость, как ее называют Теологи-Моралисты, – Справедливость войны, делающая для наций безопасными их Империи. Те ауспиции, которые основали монархическую Отцовскую Власть для отцов в состоянии семей, которые подготовили и сохраняли за ними Аристократические Царства в Героических Городах и которые после приобщения к ним плебеев породили Народные Республики (как об этом нам откровенно рассказывает Римская История) – в конце концов те же ауспиции узаконивали посредством военной удачи завоевания для счастливых завоевателей. Все это может проистекать только благодаря врожденному представлению о Провидении, существующему неизменно у всех наций: ему они должны были подчиняться, когда видели угнетенными справедливых и преуспевающими злодеев, как об этом говорилось уже в главе «об Идее Произведения».

Второй вид судов, вследствие своего недавнего происхождения от Судов Божественных, был совершенно упорядоченным{599}, так как в нем с наивысшей педантичностью обращали внимание на слова; эта педантичность по существовавшим до того Божественным Судам называлась religio verborum соответственно тому, что Божественные вещи повсюду приняты в таких священных формулах, где не может быть изменена даже самая незначительная буква, почему и говорили о древних исковых формулах: qui cadit virgula, caussa cadit{600}. Естественное Право Героических Народов, естественно соблюдавшееся Древней Римской Юриспруденцией, заключалось в fari Претора, т. е. в неизменяемом изречении; по нему dies fasti назывались такие дни, в которые Претор отправлял правосудие; это правосудие, так как одни лишь Герои были к нему приобщены в Героических Аристократиях, должно было называться fas Deorum в те времена, когда, как мы выше разъяснили, Герои взяли себе имена Богов; отсюда же впоследствии появилось слово Datum, обозначающее такой стоящий над вещами природы непреодолимый порядок причин, который эти вещи производит, Так как именно такова речь Богов; отсюда же, может быть, у Итальянцев появилось слово ordinare в смысле «устанавливать» или «предписывать» такие Законы, которые необходимо соблюдать.

Такой Порядок, который на языке законов означает «торжественные формулы», предписывал жестокое и позорное наказание покрытому славой преступнику Горацию; поэтому сами Дуумвиры не могли оправдать Горация даже в том случае, если бы он был признан невиновным; и народ, к которому он апеллировал, оправдал его, по словам Ливия, magis admiratione virtutis, quam jure caussae{601}. Такой судебный порядок был необходим во времена Ахилла, полагающего все свое право в силе, соответственно той характерной особенности Могущественных, которую Плавт так описывает со своим обычным изяществом: pactum non pactum, non pactum pactum{602}, если обещания не соответствуют высокомерным желаниям могущественных или если они сами не желают исполнять обещания. Таким образом, чтобы они не погрязали в тяжбах, драках и убийствах, Провидение установило так, что у них было следующее естественное представление о справедливости: право их заключается в том и в той мере, как и поскольку оно выражено словами в торжественных формулах. Поэтому слава Древнеримской Юриспруденции и наших старых Ученых Юристов заключалась в каутелировании, т. е. защите своих клиентов формулами. Такое Естественное Право[243] Героических Народов дало тему для многих Комедий Плавта, где сводники в результате обдуманного обмана влюбленными юношами несправедливо лишаются своих рабынь, так как по неведению оказываются виновными по какой-нибудь формуле закона; и они не только не пытаются защититься жалобой на коварство (actio de dolo), но один даже выплачивает юноше-обманщику цену проданной рабыни, другой просит его удовольствоваться половиной того штрафа, к какому он был бы присужден, если бы обнаружилась кража, третий бежит из города, опасаясь быть осужденным за развращение чужого раба. Столь мало во времена Плавта господствовала в судах естественная справедливость!

Таким строгим правом, естественно, руководствовались только люди; но по самой своей природе они верили, что руководствуются им и сами Боги, даже в своих клятвах. Гомер, например, рассказывает{603}, как Юнона клянется Юпитеру (а он не только свидетель в клятвах, но и судья их), что она не требовала от Нептуна устроить бурю против Троянцев, так как она сделала это через посредство Бога Сна, и Юпитер удовлетворяется этим. Так же Меркурий, мнимый Сосия, клянется настоящему Сосии, что если он обманывает его, то пусть Меркурий накажет Сосию: не следует думать, что Плавт в «Амфитрионе» хотел выводить на театральной сцене таких Богов, которые учили бы народ ложным клятвам{604}. Еще того меньше можно сказать это о Сципионе Африканском и о Аелии, прозванном Римским Сократом, двух мудрейших мужах Римской Республики, которые, как говорят, помогли Теренцию писать его Комедии: в одной из них («Девушка с Андроса») Дав велит положить младенца перед входом Симона руками Мисиды на тот случай, что если его об этом случайно спросит его хозяин, то он с полным сознанием своей правоты сможет отрицать, так как сам он младенца не относил{605}. Однако самым важным доказательством этому служит то, что в Афинах, городе людей находчивых и образованных, при одном стихе Еврипида, который Цицерон так перевел на латинский язык:

зрители в театре от негодования подняли шум, так как они естественным считали то мнение, что uti lingua nuncupassit, ita jus esto{607}, как это предписывали Законы XII Таблиц. Несчастный Агамемнон не мог освободиться от своего безрассудного обета – принести в жертву и убить невинную и благочестивую дочь Ифигению! Отсюда становится понятным, что Лукреций не знал Провидения, когда нечестиво воскликнул по поводу поступка Агамемнона: