– Что она там делает?

– Спит, я полагаю.

– Может быть, она не слышала гонга?

– Откуда мне знать. Хочешь, я пойду разбужу ее?

– Что ты, и думать забудь!

– Хорошо.

– Чем занимается эта девушка?

– Не знаю. Очевидно, ничем.

– Но кто она такая? – настаивала леди Райкрофт. – Что у нее за семья?

– Ты все равно их не знаешь – они живут в Корнуолле.

– Никогда не видела такой ленивой девушки! Вчера вечером она просто сидела. Хоть бы работу какую принесла с собой!

– Ты шитье имеешь в виду? Я не уверен, что она сумеет вдеть нитку в иголку.

– Вот уж не думала, Руперт, что ты свяжешься с никчемной девицей.

– Я с ней не связывался, мама.

– И она даже не ездит верхом! Удивительное дело… ей-богу…

В этот момент дверь распахнулась и появилась Афина в серых фланелевых брюках и бледно-голубом свитере из ангоры, хорошенькая, как картинка.

– Здравствуйте, – проговорила она. – Я не знала, в какой комнате завтрак. Такой громадный дом, я немножко заблудилась…

Да, ничего хорошего. Руперт, старший из двух сыновей, должен был унаследовать Таддингтон, и у его матери имелись непоколебимо твердые представления о том, какой следует быть его будущей жене. Прежде всего, из хорошей семьи, родовитой и со связями. Как-никак, Руперт – капитан королевской гвардии, а в таком полку социальное положение жен имеет крайне важное значение. Не помешает невесте иметь и немножко деньжат, хотя, в общем, Руперту нет нужды охотиться за богатыми наследницами. А уж какова невеста из себя – это большой роли не играет, при условии, что у нее правильное произношение и все необходимое для появления будущих Райкрофтов мужского пола, которые продолжат славный род. Разумеется, это будет хорошая наездница, а когда придет время, она сумеет стать хорошей хозяйкой для Таддингтона, этой неуклюжей, расползшейся вширь махины, и сада, не менее впечатляющего своим викторианским размахом.

Афина оказалась полной противоположностью этому идеальному образу.

Но Руперту было все равно. Он не влюбился в Афину и не собирался на ней жениться, он был просто очарован красотой девушки, ее несвязной, слегка несуразной манерой говорить, ее полнейшей непредсказуемостью. Порой она выводила его из себя, а порой трогала до глубины души своей наивной, детской бесхитростностью. Казалось, она совершенно не понимает, какое действие на него оказывает, и с легкостью могла бы исчезнуть без предупреждения – укатить на выходные с другим молодым человеком, поехать в Церматт кататься на лыжах или в Париж навестить старых друзей.

Наконец, когда пришел август, он припер ее к стенке.

– Скоро у меня начинается длинный отпуск, – сообщил он без всяких околичностей, – и меня пригласили поохотиться на тетеревов в Пертшире. Сказали, что и тебя могу взять.

– Кто сказал?

– Монтегью-Криштоны. С Джейми Монтегью-Криштоном мы учились вместе в военной академии в Сандхерсте. Родители его – милейшие люди, и у них есть чудесный охотничий домик сразу за Гленфручи. Холмы да вереск, по вечерам – камин, который топят торфом. Пожалуйста, скажи мне, что поедешь.

– Мне придется ездить верхом?

– Нет, только немного ходить пешком.

– А вдруг зарядит дождь?

– Будем надеяться, не зарядит, а если это и случится, так ты всегда можешь засесть дома с книжкой.

– Да нет, на самом деле мне безразлично, что делать, но я ненавижу, когда от меня ожидают определенного поведения.

– Я знаю. Так поедешь? Будет весело.

Она колебалась, закусив розовую нижнюю губку.

– Сколько времени мы там пробудем?

– Как насчет недели?

– А когда эта неделя кончится, ты еще будешь в отпуске?

– Почему ты спрашиваешь?

– Я хочу заключить с тобой сделку. Я отправлюсь с тобой в Шотландию, но потом давай поедем вместе в Корнуолл. Погостишь в Нанчерроу, познакомишься с мамой, с папчиком, с Лавди и Эдвардом. И с нашими любимыми собаками. Со всеми, кого я люблю.

Это приглашение, сделанное Афиной по своей доброй воле, без всякого нажима с его стороны, застало Руперта врасплох и страшно обрадовало. Она так мало поощряла его ухаживания, с таким равнодушием относилась к знакам его внимания, что он никогда не понимал, нравится ли он ей или же она просто его терпит. Чего уж он совсем не ожидал от нее, так это приглашения к себе домой.

Он постарался скрыть свою радость – бурный восторг мог отпугнуть ее, еще передумает! – и сделал вид, будто обдумывает предложение, а затем неторопливо ответил:

– Хорошо, я думаю, ничто не мешает так сделать.

– Вот славно! В таком случае поедем в как там его…

– Гленфручи.

– И почему только в Шотландии все названия звучат как «апчхи»… Теперь мне надо покупать уйму колючего твида?

– Всего лишь хороший непромокаемый плащ и подходящую обувь. И еще что-нибудь нарядное для шотландских танцев.

– Ничего себе! Когда ты хочешь выехать?

– Нужно выехать из Лондона пятнадцатого числа. Путь неблизкий, не стоит терять время.

– Будем ночевать в дороге?

– Если хочешь.

– В разных номерах, Руперт!

– Обещаю.

– Ну ладно, уговорил.

Поездка в Гленфручи оказалась настолько же успешной, насколько не удалась затея с поездкой в Таддингтон. Держалась прекрасная погода, небеса синели, а холмы лиловели цветущим вереском, и в первый же день Афина бодро прошагала не одну милю, сидела с Рупертом в его засидке и, когда он запрещал ей разговаривать, вела себя тихо как мышка. Хозяева и остальные гости держались дружелюбно и непринужденно, никто не обескураживал Афину какими-либо требованиями или ожиданиями, и в такой обстановке она буквально расцвела. На ужин в тот вечер она оделась в синее, отчего глаза ее засияли сапфирами, и все представители сильного пола слегка ею увлеклись. Руперта распирала гордость.

На следующее утро, к немалому его удивлению, она встала спозаранку и кипела энергией, предвкушая еще один день на холмах. Но Руперт, волнуясь, как бы девушка не переутомилась, предложил ей остаться дома.

– Ты не хочешь, чтобы я пошла с тобой?

– Хочу больше всего. Но нисколько не обижусь, если ты пожелаешь провести день здесь. Или хотя бы утро. Ты могла бы прийти к нам после полудня, принести в корзине обед.

– Благодарю покорно, не желаю быть обеденной корзиной! И не хочу, чтобы ты обращался со мной, как с вянущей фиалкой.

– У меня и в мыслях не было.

На первый гон этого дня Руперт выбрал верхнюю засидку, куда вел долгий и устрашающий подъем, который сделал бы честь и настоящему альпинисту. Вновь стояло чудное августовское утро. В чистом воздухе жужжали пчелы, в высоком, по колено, вереске заливались коноплянки, коричневые от торфа ручейки с плеском срывались вниз по склону и впадали в реку, текущую по дну долины. Время от времени Афина и Руперт останавливались, чтобы погрузить руки в студеную, как лед, воду и ополоснуть лицо, наконец, вспотевшие и разгоряченные, добрались до вершины, и открывшийся оттуда вид с лихвой окупил все усилия. С северо-запада, с видневшихся вдали темно-фиолетовых склонов Грампианских гор, дул свежий ветерок.