10-я армия отступала к линиям «Гитлера» и «Цезаря», и у Александера появилась возможность перехватить немцев силами VI корпуса в Анцио. Союзники уже упустили немцев в Сицилии и Салерно, теперь им давался третий шанс поймать «в мешок», как в Тунисе, большой контингент вермахта, устремившийся по шоссе 6 к Вальмонтоне. Однако на пресс-конференции, состоявшейся в 20.00 в понедельник, 22 мая, Кларк заявил репортерам: «Я намерен брать Рим как можно быстрее, и никто не помешает мне это сделать»[947]. Надо полагать, что он имел в виду не немцев. На следующий день Александер, получив из «Ультры» информацию о намерениях немецкого командования, приказал Кларку вырваться из «котла» под Анцио, перейти через Альбанские холмы и направить 5-ю армию на восток, с тем чтобы перехватить 10-ю армию, отступающую к северу, в районе Вальмонтоне, но его подчиненный и не думал выполнять приказание.

Конечно, прорвать периметр под Анцио было нелегко. Только 23 мая 3-я американская пехотная дивизия VI корпуса потеряла 955 человек — самые большие потери, понесенные американской дивизией в течение дня за всю войну2. Потери немцев были не менее тяжелые. К вечеру среды 24 мая VI корпус Траскотта смог значительно продвинуться в направлении Вальмонтоне, и над 10-й армией нависла реальная угроза попасть в ловушку в долине, где проходит шоссе 6. В 7.30 четверга 25 мая британские и американские войска вступили в контакт впервые за четыре месяца после высадки в Анцио, и в тот же день была взята Чистерна.

Игнорируя приказ Александера, в пятницу, 26 мая, Кларк сознательно ослабил силы Траскотта, необходимые для взятия Вальмонтоне — истинного «шверпункта», и в результате немцы смогли все время с 26 мая до 4 июня держать путь для отступления 10-й армии открытым. Кларк основную часть своей армии бросил на Рим — Кессельринг в любом случае его оставил бы — и вошел в город, почти не встретив сопротивления, 5 июня — за день до высадки в Нормандии, целые сутки наслаждаясь всеобщим вниманием, пока оно не переключилось на более важное событие. (Он долго хранил в своем кабинете дорожный знак «Roma» с пулевой пробоиной.) «Александер не давал приказов не брать Рим», — утверждал Кларк ex post facto, не оправдываясь и не скрывая своей англофобии:

«Я знаю, что Александер хотел, чтобы мы продолжали продвигаться к Вальмонтоне. Но, черт возьми, стучась в эти двери, мы уже изрядно потрепали 10-ю армию немцев сверх всяких ожиданий… Я знал, что должен взять Рим, и это сделает моя американская армия. При любых обстоятельствах я был обязан его взять до того, как этот шар загонят в лузу британцы… Мы заслужили это, вы же понимаете».

26 мая Кларк приказал Траскотту «оставить 3-ю дивизию и особую группу для блокирования шоссе 6 и начать наступление при первой возможности», а 34-ю и 45-ю дивизии снять с марша на Вальмонтоне и направить в Рим под прикрытием 36-й дивизии. Траскотт был удивлен и писал позже: «Нам следовало все силы бросить на то, чтобы закрыть зазор в Вальмонтоне и уничтожить отступавшую немецкую армию»[949]. Но тогда ему пришлось подчиниться. До конца жизни он не мог простить эту оплошность, говоря: «Удовольствие быть первым в Риме — плохая компенсация упущенных возможностей». В равной мере были раздосадованы генерал-майор Эрнест Н. Хармон, командующий 1-й американской бронетанковой дивизией, и бригадный генерал Джон У. О'Даньел, командующий 3-й дивизией. Алек-сандер узнал о решении Кларка, когда оно уже было принято и отменять его стало поздно. Командующий 15-й армейской группой вряд ли мог что-либо сделать, кроме как незамедлительно заменить Кларка Траскоттом. И он только спросил начальника штаба у Кларка, генерал-майора Альфреда М. Грюнтера: «Уверен, что командующий армией продолжит наступление на Вальмонтоне, не так ли?»[950]. Конечно, Кларк это сделал, но не с теми силами, которые были нужны для окружения Фитингхофа, и его семь дивизий смогли спокойно уйти на северо-восток от Рима.

В период между началом операции «Диадема» и падением Рима 15-я группа армий потеряла 44 000 солдат и офицеров. С этими жертвами было бы легче смириться, если бы немецкой армии не позволили относительно благополучно отойти для того, чтобы продолжить сражения в Центральной и Северной Италии, особенно на мощной оборонительной «Готской линии». Сам генерал фон Фитингоф признавал: «Если бы союзники, как в прежние дни, сконцентрировали усилия на Вальмонтоне, то ослабевшая танковая дивизия «Герман Геринг» не смогла бы сдержать их прорыв. Мы не избежали бы не только падения Рима, но и разделения обеих армий и окружения их основных сил».

В мемуарах Александер написал: он может лишь предполагать, что Марк Кларк изменил направление своего главного наступления, соблазнившись лаврами популярности, которые принесет падение Рима. Хардинг в этом смысле более категоричен: «Сдвинув ось наступления с востока на северо-восток, он упустил возможность отрезать часть немецких сил, и, я думаю, его как магнитом притягивал Рим»[951]. Мало того, Кларк фактически предупредил Александера о том, что если британцы попробуют прийти в Рим раньше американцев, то он прикажет своим войскам «стрелять по 8-й армии». А после падения Рима — вернее, после довольно организованного ухода из него немцев — американская военная полиция не пускала в город британские подразделения[952]. Как отмечал Хардинг, из-за Рима американцы и британцы, как никогда, были близки к тому, чтобы «подраться».

На Тегеранской конференции в ноябре 1943 года Черчилль сказал Рузвельту и Сталину: «Тот, кто возьмет Рим, завладеет всей Италией». Он был не совсем прав. Падение Рима означало лишь один из этапов в длительной и кровавой борьбе за полуостров. Если бы Рим пал осенью 1943 года, то это могло стать значительным событием в истории Второй мировой войны. Но произошло это слишком поздно, и перед высадкой в Нормандии, и зафиксировалось в хрониках как малозаметный эпизод. Вся итальянская кампания превратилась в интермедию, нужную прежде всего Черчиллю, верившему в то, что победа на Апеннинах откроет новые возможности в Югославии, Австрии и Франции, с чем были не согласны Маршалл и Объединенный комитет начальников штабов. Преследование Александером немцев, отступавших на север, к «Готской линии», создававшейся между Ла-Специей и Пезаро, называли и «топорным», и «нерешительным», а один историк включил эту «погоню» наряду с кампанией в Северной Африке в число «самых примечательных неудачных союзных операций Второй мировой войны»[953]. На самом деле, немцы смогли отвести свои войска к «Готской линии», но нельзя забывать, что на 1 июля 1944 года они уже имели, по оценке Хардинга, восемнадцать — двадцать одну дивизию против четырнадцати пехотных и четырех бронетанковых дивизий союзников. Кроме того, они располагали серией небольших фортификационных линий: «Альберт» за Перуджей и Кьюси, укрепрайоны перед Аре-цо и Сиеной, «линия Арно», защищавшая Флоренцию и Биббиену. Их надо было преодолеть до «Готской линии».