Но, увы, радость наша была преждевременной. Заря оказалась всего-навсего отблеском восходящей луны.

1–5 февраля

В вахтенном журнале отражаются маленькие события нашей, казалось бы, однообразной жизни. Дежурные регулярно записывают происшедшее за сутки. Здесь можно узнать о том, какая была погода в день рождения Александра Медведя, 3 февраля, и на какой широте и долготе он отмечался (86˚28' северной широты, 27˚24' западной долготы), и о том, как второй Александр – Легеньков, которому страшно не везёт с нагревательными приборами, еле потушил загоревшуюся от вспыхнувшей паяльной лампы палатку, и о том, как в старые лагеря ходила «экспедиция» в поисках «остатков» бензина для камелька, и даже о том, как Мамай подрался с Блудным на почве ревности.

Как интересно будет нам через много лет перелистывать пожелтевшие страницы этой летописи жизни двадцати двух человек в центре Полярного бассейна, на льдине, кочующей волей течения в океане.

6–9 февраля

Всё чаще по лагерю разносится стук молотков: мы готовим к отправке на землю первые грузы. Эти деловитые звуки отзываются в самом сердце, соскучившемся по земле. Склонившись над ящиками, радисты бережно укладывают часть аппаратуры, ставшей уже ненужной. Штабель аккуратно сбитых ящиков с адресом «Ленинград – АНИИ» растёт у аэрологического домика.

Небо в густых облаках, поглотивших звёзды и луну. Свежий, мягкий снег засыпал только что освобождённые от заносов грузы.

Но уже ничто не может омрачить нашей радости – полярная зима на исходе. Каждый раз перед сном (это 7–8 часов утра по московскому времени) мысли невольно возвращаются на землю. В Москве сейчас поднимаются на работу. По улицам спешат люди. Поток москвичей заполняет светлые подземные дворцы метро. Весело звенят трамваи.

В каминной трубе гудит ветер, и домик порой вздрагивает, заставляя настораживаться: не началось ли торошение, не двинулся ли лёд? Настороженность и постоянное напряжение, постоянная готовность к борьбе со стихией вошли в нашу плоть и кровь.

Шестого ночью от «толстиковцев» пришла радиограмма: они согласны на ничью один – один. Так после семимесячной упорной борьбы благополучно окончился для обоих коллективов этот самый северный шахматный матч. В связи с этим послали им телеграмму: «Дорогих содрейфунов поздравляем окончанием самого северного матча, доставившего обоюдно столько волнений и тревог».

Девятого февраля появилась наконец первая зорька, и даже самые недоверчивые теперь вынуждены согласиться, что рассвет близок. Тёмный горизонт медленно светлеет, и розовая полоса, нежная, чистая, окрасила предрассветное небо.

От этого зрелища нас отрывает Курко.

– Хватит вам зарёй любоваться! Заходите быстрей в кают-компанию – пора кино начинать.

Затрещал киноаппарат, и на экране появились хорошо знакомые нам кадры фильма «Мы с вами где-то встречались».

В нашей жизни кино играет большую роль, всегда вызывая забытые ощущения покоя и тепла, оживляя воспоминания о солнце и земле. Оно приближает к нам далёкие берега. Многие картины мы смотрели несколько раз, но спорим и смеёмся так, словно их показывают впервые. А после новых фильмов, как обычно, много дней можно слышать в быту полюбившиеся нам выражения и остроты.

12 февраля

Точно в предчувствии конца ночи, северное сияние торопится показаться нам во всём своём блеске. Вот широкий зелёный луч поднялся над горизонтом, изогнулся, затрепетал огромным опахалом, устремился к зениту и вдруг растаял в высоте. Новые и новые лучи, вспыхивая на юге, быстро перебежали по небу. Нет сил оторваться от этого удивительного зрелища. Игра холодного огня, мятущегося по небу в глубокой тишине, кажется порою нереальной – так она таинственна и прекрасна.

13–18 февраля

Торошение усиливается, и резкие толчки заставляют нас то и дело выскакивать из домика. Дежурные теперь почти не заходят в кают-компанию, так как со всех сторон непрерывно раздаются подозрительные звуки. Только иногда сорокачетырёхградусный мороз загонит дежурного в кают-компанию, но ненадолго. Немножко «оттаяв», он покидает уютное место у камелька. Вой ветра, слепящие потоки снега и темнота, темнота. Опираясь на лыжную палку, дежурный медленно обходит лагерь, борясь со снежным вихрем.

Идёт вдоль домиков аэрологов, гидрологов, киномедицинского пункта, стоящих в одну линию, потом сворачивает к вертолётчикам, жилище которых, так же как и расположенная рядом с ним радиорубка, обнесено высоким снежным валом, плотным, как асфальт. Дежурный заходит в каждый домик на минуту и, убедившись, что жители мирно спят, забыв на время дневные заботы, поправит соскользнувшее одеяло, подвернёт открывшийся клапан спального мешка, если холодно – увеличит газовое пламя и снова продолжает обход. Остановится, прислушается – не послышится ли сквозь вой пурги треск ломающегося льда – и снова идёт дальше.

19 февраля

К утру ветер стал стихать. Косматые клочья облаков быстро уплывают на юго-восток, туда, где заря уже окрасила небо, пробудившееся после долгой полярной ночи. У горизонта оно ещё тёмно-фиолетовое, но чем выше, тем ярче горят и переливаются краски – розовые и нежно-голубые. Ещё выше, постепенно синея, небо насыщается цветом, словно впитывая в себя черноту ночи, и в самом зените оно такое же иссиня-чёрное, как всегда, с яркими блёстками звёзд, дышащее холодом и покоем.

Порозовели длинные горбатые сугробы, заснеженные штабеля грузов, крыши домиков и купола палаток, едва виднеющиеся из-под снега. По московскому времени 2 часа дня. «Дон, дон!» Протяжные звуки рынды разносятся по льдине. Лагерь просыпается после ночного сна. Захлопали двери; послышался заливистый лай собак; кают-компания наполняется громким говором, смехом, звяканьем посуды. Однако, позавтракав, здесь никто не задерживается. Первыми, как обычно, исчезают аэрологи, а ещё через несколько минут в кают-компании остаётся только дежурный, торопливо убирающий со столов, – дежурство и бессонная ночь не освобождают от очередных научных наблюдений. Рабочий день начался.

Так же, как по костюмам и репликам можно теперь безошибочно узнать любого из зимовщиков, так по звукам, доносящимся с разных концов льдины, можно узнать, кто и чем занимается сейчас в лагере.

…Из домика аэрологов раздалось знакомое птичье чириканье: радиозонд ушёл в атмосферу.

…Вдалеке послышалось ровное гудение, прерываемое металлическим лязганьем. Это Комаров выехал на тракторе чистить и гладить аэродром. Пурга оставила множество языков – надувов. Их надо будет как можно быстрее разровнять и загладить, иначе снег спрессуется – и тогда работы будет непочатый край. Теперь до самого обеда, закутавшись в малицу, обросшую инеем, Михал Семёныч будет «утюжить» взлётную полосу.

…Звонкая трель моторов дробью рассыпалась в морозном воздухе. Это гидрологи промеряют глубину океана. Ещё 4 января она резко изменилась – с 1925 метров до 3384: мы вторично миновали хребет Ломоносова и, как бы скатившись с крутого склона, оказались над приатлантической впадиной. На днях счётчик лебёдки показал 4106 метров.