Теперь можно греть моторы. На сорокаградусном морозе эта операция отнимает целый час. Наконец двигатель запущен. Гул мотора нарастает, и машина отрывается от льдины. Саша Медведь торопливо говорит:

– Курс 275, полетели!

Только бы хватило бензина, только бы дотянуть! Внизу снова сплошные разводья, свежие торосы. Четвёртую вынужденную посадку совершать будет негде.

– Лагерь, вижу лагерь! – радостно кричит кто-то, и мы приникаем к иллюминаторам.

Чёрт возьми, как забилось сердце при виде чёрной полоски вдали! Она быстро делится на пунктирные чёрточки домиков и палаток; показываются ряды бочек и штабеля ящиков. Вон и мачта видна. Ещё несколько минут, несколько минут… Бензина уже нет, но и путь кончен! Вертолёт буквально шлёпается на снег. Бабенко, переведя дух, вытирает катящийся со лба пот.

Всё население лагеря вышло нам навстречу. Мы отсутствовали почти восемь часов, и сейчас уже около трёх утра 6 апреля.

– Ох и заставили же вы нас переволноваться, черти этакие! – говорит Вася Канаки, радостно хлопая нас по спинам от избытка чувств. – Трёшников за это время всю льдину сто раз ногами перемерил.

Алексей Фёдорович, тяжело ступая, молча уходит в домик.

А теперь спать. Добравшись до постели, я засыпаю как убитый, едва успев раздеться.

6 апреля

Как ни крепко спали мы, утомлённые «приключениями», ночью несколько раз пришлось просыпаться. Льдину начало быстро разводить, и к 11 часам Разбаш уже бегал по краю трещины, пытаясь расслышать, что говорит Матвейчук, фигура которого быстро исчезла в клубах пара, поднявшегося над разводьями. А в 13 часов соседняя половина льдины сдвинулась к северу, и четырёхметровая гладь океана разделила лагерь. С вышки видна бесконечная лента воды, окружившая наш обломок с трёх сторон. Густой пар поднялся над нею, и куда хватает глаз – всюду вода. Разводья быстро покрываются льдом, на котором чуть поблёскивают кристаллы солей, и только там, где выглядывали успевшие появиться первые нерпы, видны холмики, окружившие отдушины, пробитые их головами.

7 апреля

На станцию прилетел Перов, однако садиться на наш сильно сократившийся в результате передвижения льда аэродром становится небезопасно. Надо немедленно искать хорошее поле для организации перевалочной базы. Он ушёл на поиски, и через час Костя, зайдя в кают-компанию, сообщил, что аэродром найден и машина совершила посадку в 35 километрах от станции.

То и дело приходится подходить к трещине, края её сводит, и по молодому льду всюду тянутся чёрные полосы воды. Лёд торосит, и то там, то здесь растут невысокие гряды ледышек. Со всех сторон несутся самые разнообразные звуки, похожие то на уханье паровоза, разводящего пары, то на визг пилы, то на тонкий писк, словно десятки мышей весело носятся по снегу. Полуночное солнце льёт свой мягкий загадочный свет, и картина, открывающаяся перед глазами, кажется сказочной, каким-то необыкновенным миражом. Вдали едва видны в тумане палатки Попкова, домики и мачта с алым флагом.

Всё новые и новые самолёты садятся на подскок. Они привозят бензин для экспедиции, которая начнёт научные работы в этом районе, забирая из лагеря на землю палатки, пустые баллоны, освободившееся оборудование. Но 10 апреля подскок так быстро сломало, что Перов едва успел взлететь прямо через расширяющуюся трещину. Поисками нового аэродрома они занялись, едва отдохнув в лагере, и в 20 часов в 50 километрах от станции было обнаружено подходящее поле.

12 апреля

Несмотря на то что мы работаем почти без отдыха, готовя оборудование к отправке, вечером, блюдя традицию, отпраздновали тридцатисемилетие Кости Курко. И, хотя он сетовал на то, что ему в третий раз приходится встречать «приближение старости» в спешке, в самый разгар «авралов», торжественный ужин удался на славу, и наш юбиляр остался очень доволен.

16 апреля

Эвакуация лагеря начнётся двадцатого. Лагерь постепенно пустеет. Какое-то странное чувство сжимает сердце, когда подумаешь, что через каких-нибудь шесть – восемь дней мы навсегда покинем этот непрочный ледяной островок, так долго служивший нам пристанищем. Сейчас всё уже напоминает об отъезде.

Недалеко от кают-компании расставлены таблички с надписями: «СП-5», «ДИКСОН», «МОСКВА», «ЛЕНИНГРАД». Сюда сносятся и свозятся грузы, готовые для отправки по разным адресам. Исправное лагерное оборудование, запасное обмундирование, домики и палатки уйдут на новую льдину… Приборы, требующие сверки и тарировки, – в Москву и Ленинград… Остатки продовольствия и аппаратура, нуждающаяся в ремонте, – на Диксон… Порядок эвакуации продуман до тонкостей. Уже представители станции СП-5 – геофизик Смирнов и новый экипаж вертолёта – деловито расписываются в приёмочных актах, проверяют упаковку грузов. Каждые 40–50 минут у кают-компании, где разбита небольшая посадочная полоса, садится легкокрылый Ан-2 590. Михаил Николаевич Каминский, командир машины, торопит нас с погрузкой. Всё, что он отвезёт на подскок, заберут тяжёлые самолёты и доставят адресатам.

День отлёта назначен на 20 апреля – так сказал на последнем совещании Василий Федотович Бурханов.

Вот уже демонтируют радиостанцию, и аэрологи, выпустив 749-й зонд, свернули своё хозяйство.

20 апреля

Всё-таки не верится, что мы уезжаем, что долгий, трудный год остался за спиной. Неужели скоро наступит такой день, когда поутру, проснувшись, не надо будет спешить в кают-компанию по сигналу рынды, бороться с пургой, выкапывать из сугробов заметённые грузы, отогревать окоченевшие руки над газовой плиткой? Неужели скоро мы будем редко видеть друг друга и только вспоминать, как далёкое прошлое, долгие вечера в кают-компании, когда мы спорили до хрипоты, дружным хором пели любимые песни, когда нужно, шли плечом к плечу встречать натиск природы?

Всё это совершенно не укладывается в голове. И, хотя мы суетимся, упаковывая вещи, не верится, что действительно конец.

Сколько дней прошло с той минуты, как мы впервые высадились на эту льдину! Здесь всё такое близкое. И эти домики, серебристые, с покатыми крышами и поблёскивающими прямоугольниками окон, и запорошённые инеем палатки, в которых не одну ночь провели мы под скрипучий голос пурги, и протоптанные в снегу дорожки привычных маршрутов в кают-компанию и к соседям.

Семнадцатого апреля среди опустевшего лагеря осталась одна кают-компания. Радиостанция перенесена в палатку магнитологов на другой стороне льдины. В последний раз гидрологи измерили глубину – 3458 метров – и улетели. Только астрономы и метеорологи ведут научные наблюдения до самой последней минуты. События развивались так стремительно, что дежурные убывали на материк, не успев закончить очередную вахту.

Сегодняшние, последние, координаты станции – 85˚59,8' северной широты, 32˚53' западной долготы. Мы продрейфовали 376 дней, пройдя путь свыше 2000 километров.

Торжественно спускается флаг.

В 19:12 последняя группа людей вылетела из лагеря на подскок.

Размашистым почерком Алексей Фёдорович сделал последнюю запись в вахтенном журнале: «Вахтенный