– А ну как они тебя?

– Да разве ж в мыслях было?! Столько трудов-то вложено! Метался, метался – а супостатов и след простыл, и не видел никто! А-а-эх-х…

– Сговор, тебе говорю!..

– …Две монеты за полгоршка? Грабёж!

– Вот и я ему то же: «На Больших осыпях за две монеты дают полную бадью!» А он, ишь: «Бадья ихнего дерьма и полмонеты не стоит – тебя обвели вокруг пальца! А у меня – качественный товар! Попробуй!» И суёт прямо в нос, суёт… Настырный, как околоточный надзиратель!

– А ты?

– Я… Я кто супротив околоточного? Ни меча, ни хлыста… Ну и отпил, ишь, сдуру…

– Это примочку-то?!

– Так ведь суёт же! Тьфу на него! Ну у меня тут же ка-а-к изо всех отверстий-то попёрло! Тьфу ещё раз! Да чтоб я, ишь, к нему теперь когда хоть ногой!

– Ну, нога-то, вижу, прошла!

Тяжкое «ох-х…» – и хихиканье в ответ…

Смешки и жалобы, унылое нытьё и возгласы удивления – всего лишь досужая болтовня зрителей, коротающих время в ожидании главного – того, что должно было вот-вот произойти здесь, на площади. Не решаясь спросить, Максуд безуспешно старался понять по обрывкам разговоров, что же… И вдруг шепоток сквозняком пронёсся по толпе: «Вышел!.. Идёт! Идёт!..» И все тут же повернулись к храму и вытянули шеи, как заждавшиеся куры, чей хозяин наконец появился задать им корм.

– Ага, мы всё-таки не опоздали… – проговорил Пришедший-с-небес, выглядывая поверх голов.

Дородный мужчина с рыбьим ртом, облачённый в подпоясанный толстым красным шнуром балахон, степенно поднялся над человеческой массой и повернулся к ней лицом. Высота невидимого из-за скопления людей помоста, примыкавшего к стене храма, была такова, что находившийся на нём, казалось, стоял на плечах толпы. Разговоры затихли. Толстяк поднял руки, заглянув при этом в темнеющее небо, и умыл ладонями лицо. Все собравшиеся перед храмом повторили жест.

– Да сохранит Господин верующих в покорности себе, а на неверующих снизошлёт смирение и озарение к свету Его! Слава Господину! – возвестил приятный зычный голос.

– Слава… – прошелестело нестройно на площади, будто ветер прошёлся по макушкам деревьев.

В руках мужчины появился похожий на большую шкатулку или коробку предмет, – должно быть, кто-то подал ему. Он откинул крышку – и несколько тонких листов переметнулось со стороны на сторону. Книга! Максуд только слышал о таком, и – вот! Он уставился во все глаза на это чудо и пропустил момент, когда толстяк в балахоне заговорил.

– …Вот чего требует от нас Господин! Внемлите же все, кто сомневается и колеблется! Сомнения и колебания ваши возымеют последствия неотвратимые! Юдоль грешников полна слёз и стенаний тех, кто медлил досель, и добавится слёзами и стенаниями вашими, медлящие ныне! Ибо не столь грешен тот, кто грешит, как тот, кто, воздерживаясь от греха, воздерживается и от праведности! Праведен же – лишь истово верующий в Единого и смиренный пред Ним!

С этими словами толстяк, сурово сдвинув брови, воздел над головой захлопнутый том. Толпа поспешно вскинула руки: «Слава!..»

Толстяк опустил книгу (отнюдь не лёгкую, похоже) и, устроив её поудобнее на руке, зашуршал листами. Нашёл нужное место и начал читать, выкладывая фразы веско и раздумчиво, словно, блок за блоком, составлял из них постройку, должную простоять века:

– «Учёный муж решил воздвигнуть башню до Неба, чтобы узреть Бога воочию и тем самым убедиться в его существовании или в отсутствии такового».

Толстяк сделал паузу, не подняв, однако, глаз от страниц, – точно прислушивался. На площади не рождалось ни слова, ни вздоха. Он продолжил читать:

– «И как решил он, взялся за дело.

Тридцать лет понадобилось учёному, чтобы произвести необходимые расчёты: он определил, каково расстояние до Неба; он сделал подробный чертёж башни и тщательно обдумал, каким образом лучше вести строительные работы; он подсчитал, сколько и каких материалов и какое количество людей и животных понадобится для возведения башни, и сколько еды потребуется, чтобы кормить их всех в течение должного срока. Следующие тридцать лет он добывал по всей земле камни и свозил их в избранное им место, опустошив все каменоломни мира. И ещё тридцать лет учёный муж обрабатывал каменные блоки так, чтобы один в точности подходил к другому, и слагал из них задуманное, строго следуя плану: внутренние устои и внешние стены, порталы и своды, переходы и лестницы – ярус за ярусом. И вот он почти закончил свой невероятный труд – осталась последняя ступень.

Бог увидел это и, низвергнув с небес звезду, разрушил башню».

Толстяк провёл взглядом по ошеломлённым лицам не ждавших такого поворота слушателей, словно хотел убедиться, должным ли образом воспринято прочитанное, и снова обратился к книге:

– «Для учёного так и осталось загадкой, существует ли Бог. Он потерял столько времени – всю жизнь! – но так и не достиг своей цели. Он был крайне огорчён своей неудачей.

Поверженный в своих замыслах, потрясённый и совершенно разбитый, учёный муж сидел на развалинах своего детища, когда святой отшельник подошёл к нему. Отшельник подобрал маленький камушек и подал его учёному со словами: „Вот, камень малый сей, и в нём больше веры, чем в целой башне твоей, и потому в камне этом – присутствует Бог, а в сердце твоём – нет Его“. Так сказал отшельник учёному мужу.

Рассердился учёный муж: „Что ты, убогий, необразованный, учишь меня?“ И прогнал отшельника прочь, побив камнями.

Но слова святого запали учёному в душу, и как ни гнал их, не смог избавиться от них.

Не много времени минуло – увидел учёный муж, что дни его сочтены и последние часы проводит он на земле, и страх перед близкой смертью овладел им. Убоялся учёный муж, что Бог, за неверие его, сошлёт его в Юдоль грешников, и сказал: „Раз в камне присутствует Бог, буду поклоняться камню!“ И как сказал, так и сделал.

И вот, на смертном одре, пред вздохом последним, явился учёному мужу ангел: посланник Господень сошёл с Небес, чтобы проводить его бессмертную душу на Суд. В трепете обратился учёный муж к ангелу: „Видишь, всю жизнь провёл я в поисках Бога, и вот, в конце дорог своих, в дни окончания пути нашёл Его! Правда ли говорится, что поверившему и принявшему Его отворятся врата в Обитель Небесную?”

Ответил ангел учёному мужу: „Бог непрестанно испытывает человека в вере его. Легко поверить в то, что увидел своими глазами, но видеть душой – потребны самоотречение и упорный труд“.

И ещё сказал ангел: „Ты трудился