«Моя магия». Осарон сделал жест, как если бы желая сорвать печать магии, но ничего не произошло. «И не моя магия».

Рай прерывисто выдохнул.

– Ты не имеешь надо мной власти.

На губах Осарона заплясала улыбка, и тьма, удерживавшая ноги Рая, еще сгустилась и стала плотнее. Голос страха стал громче, но Рай боролся с ним изо всех сил. Он – не пленник. Он пришел сюда по собственному выбору. Он сам решил привлечь к себе внимание Осарона, навлечь на себя его гнев.

«Прости меня, Келл», – подумал он, смело глядя Осарону в глаза.

– У меня однажды уже пытались отнять мое тело, – сказал он вслух. – Забрать мою волю. Больше это не повторится. Я не марионетка, и ты не можешь меня заставить сделать что бы то ни было.

«Ошибаешься», – глаза Осарона светились в темноте, как кошачьи. – «Я могу заставить тебя страдать».

Холод поднимался по лодыжкам Рая – оковы тьмы вокруг его щиколоток превратились в лед. Он слегка задохнулся, когда лед начал подниматься вверх – то только по ногам, но по всему телу, оборачивая его, как полотно, вырастая вокруг него, как колонна. Зрение быстро угасало, так что Рай сперва перестал различать облик короля теней и его мертвой марионетки, а потом и весь зал растворился, и принца облекла скорлупа льда. Поверхность ее была такой гладкой, что Рай мог видеть свое искаженное отражение. Черная тень монстра смутно виднелась сквозь ледяную корку. Он подумал, что Осарон, наверное, улыбается.

– И где же сейчас твой антари? – Осарон положил на ледяной столп призрачную ладонь. – Может, пошлем ему весточку?

Колонна льда содрогнулась и, к ужасу Рая, начала выпускать внутрь острые шипы. Он заметался, пытаясь ускользнуть от них, но двигаться было некуда.

Он закусил губы, чтобы не дать вырваться крику, когда первый шип пронзил ему голень. Боль была горячей и яростной, но живой.

«Я не пуст внутри», – сказал он себе, когда второй шип вонзился в бок. Издал приглушенный крик, когда еще одно ледяное лезвие прокололо плечо и с ужасающей легкостью вышло с другой стороны.

«Я не пустышка».

Воздух застрял у него в груди, когда лед пронзил легкое, потом спину, бедро, кисть руки.

«Я не мертвец».

Перед глазами Рая встала его мать, пронзенная клинком, отец, сраженный дюжиной мечей. Он не смог их спасти. Их тела, их жизни принадлежали только им.

Но жизнь самого Рая ему не принадлежала. И в этом, как он сейчас осознал, заключалась не его слабость, а сила. Ему можно было причинить боль, но сломить – невозможно.

«Я – Рай Мареш», – сказал он себе, глядя, как его кровь стекает на пол.

«Я король Арнса».

«И меня не сломить».

VIII

Они были уже совсем близко от берега, когда Келла начало трясти.

День, конечно, был холодный, но этот холод шел откуда-то еще, и едва Келл успел понять, что это – эхо чужих ощущений, как пришла боль. Не тупой удар, а острая и яростная боль, словно от острых ножей.

«Нет, только не это! Неужели опять?»

Боль пронзила ногу, потом плечо, потом – ребра: ужасная атака по всем нервным окончаниям.

Келл тяжело задышал, хватаясь за борт шлюпки.

– Келл?

Голос Лайлы звучал словно издалека, биение крови в ушах заглушало его.

Он знал, что его брат не умрет, не может умереть – но это не отменяло страха, животной паники, бившейся в крови, отчаянного зова на помощь. Келл ждал, когда боль пройдет – до сих пор она всегда проходила, становясь слабее с каждым ударом сердца, как постепенно уменьшаются круги от брошенного в воду камня.

Но боль не отступала.

С каждым вдохом приходил новый приступ, новая трещина.

Перед лицом Келла появились ладони Лайлы.

– Позволь, я попробую тебя исцелить.

– Нет, – выдавил Келл, хватая ртом воздух. – Это не… Его тело не…

Мысли ускользали, сознание уплывало.

– Он жив? – спросил Холланд.

– Конечно, жив, – оскалился Келл.

– Но эта жизнь не принадлежит ему, – спокойно подхватил Холланд. – Его тело – просто оболочка. Сосуд для твоей силы.

– Прекрати.

– Ты обрезал нити своей магии и создал себе марионетку.

Волна за бортом поднялась – одновременно с гневом Келла.

– Прекрати! – воскликнула Лайла. – Прекрати, пока он нас всех не потопил.

Но Келл расслышал в ее голосе вопрос – тот же, что сам задавал себе месяцами.

Может ли что-то называться действительно живым только по той причине, что его нельзя убить?

Неделю спустя после того, как Келлу пришлось привязать жизнь брата к своей, он проснулся от сильной боли, прорезавшей его ладонь. Рука словно горела. Он изумленно посмотрел на пылавшую от боли руку, уверенный, что увидит на ней ожог, но там не было никакого следа. Взамен он обнаружил своего брата, сидевшего в своих покоях за низким столиком, со свечой в руке – и ладонью другой руки над языком пламени. Глаза его были опустошенными, как будто и не его руку лизал огонь. Келл схватил Рая за запястье, отдернул его ладонь от свечи и прижал к красной воспаленной коже мокрую ткань. Брат медленно приходил в себя.

– Извини, – повторил он привычное слово. – Мне просто нужно было… понять.

– Что понять? – рявкнул Келл, и глаза его брата снова подернулись поволокой.

– Понять, что я… настоящий.

А теперь Келл осел на дно плоскодонной лодчонки, с трудом переживая эхо боли своего брата. Яростной, непрекращающейся боли. Это ощущалось не как небольшое увечье, нанесенное самому себе, не как огонь свечи на коже или вырезанные на собственной руке буквы. Эта боль была глубже, проникала до дна, как вошедший в грудь кинжал… только хуже, потому что исходила сразу с нескольких сторон.

К горлу Келла подступила желчь. Он подумал, что сейчас его вырвет.

Он попробовал убедить себя, что боль страшна только потому, что сигнализирует о чем-то подступающем – опасности, болезни, смерти – а без угрозы смерти она ничто…

В глазах его помутилось.

– Просто еще одно неприятное ощущение…

Мышцы его кричали от боли.

… еще одни оковы…

Келл забился в судорогах и отдаленно осознал, что Лайла обхватила его руками, тонкими, но сильными, и тепло ее худенького тела было как огонек свечи в непроглядной тьме. Она, кажется, что-то говорила, но он не мог разобрать слов. Голос Холланда то и дело врывался в его сознание, но тоже был неразборчив, слова воспринимались как выплески невнятных звуков.

Боль постепенно утихала – не становилась слабее, просто переходила в какой-то постоянный фон, ужасный, но хотя бы стабильный. Келл попытался собраться с мыслями, сфокусировал зрение – и увидел стремительно приближавшийся берег. Не порт Тейнек – просто полосу песка и камней. Неважно. Это земля.