«Запад» или «Ислам» и изобретают коллективные идентичности для большого числа людей, которые на самом деле друг от друга сильно отличаются, не должны оставаться такими же действенными, как сейчас, им необходимо противопоставление, чтобы их неотвратимое влияние и возможность мобилизовать силы были ослаблены. В нашем распоряжении всё еще есть навыки рациональной интерпретации, которые являются наследием гуманитарного образования, это не как сентиментальная почтительность, побуждающая нас вернуться к традиционным ценностям или классике, а активная практика секулярного рационального дискурса. Секулярный мир – это мир истории, созданный людьми. Человеческая деятельность подлежит исследованию и анализу, и чтобы ее понять, нужно ее постигать, критиковать, влиять на нее и ее оценивать. И кроме того, критическая мысль не подчиняется государственной власти или приказам вступать в ряды, идущие против того или иного утвержденного врага. Вместо искусственного столкновения цивилизаций нам нужно сосредоточиться на медленной совместной работе культур, которые пересекаются, заимствуют друг у друга и живут вместе гораздо интереснее, чем при сокращенном или неаутентичном модусе понимания. Но для обретения такого – более широкого – восприятия нам нужно время, терпеливое и скептическое исследование, подкрепленное верой в множественные возможности интерпретации, которую так трудно поддерживать в мире, требующем мгновенных действий и реакций.

Гуманизм основывается на человеческой индивидуальности и субъективной интуиции, а не на воспринятых от кого-то идеях и устоявшихся авторитетах. Тексты должны читаться как тексты, которые были созданы и продолжают жить в сфере исторического во всех вариантах того, что я называю светским. Но это ни в коем случае не исключает власть, поскольку, напротив, то, что я пытался показать в своей книге, было примером того, что власть внедряется даже в самые далекие от практики исследования.

И, наконец, что самое важное: гуманизм – это единственный и, я бы даже сказал, последний рубеж сопротивления, который стоит на пути тех бесчеловечных практик и той несправедливости, которые уродуют человеческую историю. Сегодня нам в этом способствует открытое демократическое поле киберпространства, открытое для всех пользователей настолько, что подобное и в страшном сне не могло привидеться предыдущим поколениям тиранов и ортодоксов. Протесты по всему миру до начала войны в Ираке были бы невозможны, если бы не существование альтернативных сообществ, получающих информацию из альтернативных источников новостей и хорошо осведомленных об экологических, правозащитных инициативах и о борьбе за свободу, которые объединяют нас на нашей крошечной планете. Человеческое и гуманистическое стремление к просветлению и эмансипации не остановить, пусть сила противодействия, исходящая от Рамсфелдов, Бен Ладенов, Шаронов и Бушей этого мира невероятно сильна. И мне хотелось бы верить, что «Ориентализму» нашлось место на долгом и столь часто прерываемом пути к человеческой свободе.

Э. В. С.

Нью-Йорк, май 2003

Послесловие (1995)

I

«Ориентализм» был завершен в конце 1977 года и опубликован год спустя. Эта книга была и поныне остается единственной, которую я написал на одном дыхании, от замысла к черновикам и к окончательной редакции без каких-либо перерывов или отвлечений. За исключением удивительного года в роли научного сотрудника в Стэнфорде в Центре передовых исследований в области поведенческих наук (1975–1976), который я провел в комфорте и не зная забот, я практически не чувствовал поддержки и не видел проявления интереса к своей работе извне. Меня поддерживали один или два друга и ближайшие родственники, но было совершенно не ясно, может ли исследование того, каким образом власть, наука и воображение Европы и Америки на протяжении двухсот лет представляли себе Средний Восток, арабов и ислам, заинтересовать широкую аудиторию. Сейчас я вспоминаю, как трудно было заинтересовать этим проектом серьезного издателя. В частности, одно научное издательство очень осторожно предложило мне скромный контракт на небольшую монографию – настолько бесперспективной и незначительной выглядела вся эта затея. Но, к счастью (как я уже писал в разделе «Благодарности», мне очень повезло с первым издателем «Ориентализма»), вскоре после того, как я закончил писать, всё очень быстро изменилось к лучшему.

И в Америке, и в Англии, где книга вышла отдельным изданием в 1979 году, «Ориентализм» получил множество откликов, частью (как и следовало ожидать) весьма враждебных, частью – недоуменных, но всё же в основном положительных и полных энтузиазма. Появившееся в 1980 году французское издание открыло серию переводов, число которых растет и по сей день. Многие из переводов породили дискуссии на языках, которыми я не владею. Существует замечательный и вызывающий споры перевод на арабский, выполненный сирийским поэтом и критиком Камалем Абу-Дибом[1106], на котором я подробнее остановлюсь позже. Затем «Ориентализм» появился на японском, немецком, португальском, итальянском, польском, испанском, каталонском, турецком, сербохорватском и шведском языках (в 1993 году книга стала бестселлером в Швеции, что озадачило местного издателя так же, как и меня). Несколько изданий (на греческом, русском, норвежском и китайском) готовятся к выходу. Были одно-два сообщения о других изданиях на европейских языках, в том числе в Израиле. Были и частичные пиратские переводы в Иране и Пакистане. Многие переводы, о которых мне известно (в частности, японский), выдержали уже несколько изданий; они продолжают издаваться и, похоже, дают повод к дискуссиям, выходящим далеко за пределы того, о чем я размышлял, работая над этой книгой.

В результате всего этого «Ориентализм», почти в духе Борхеса, стал несколькими книгами. И в той мере, в какой мне удалось отследить и понять все эти изводы, мне хотелось бы обсудить странную, часто тревожащую и, безусловно, невообразимую полиморфность – вновь обращаясь к книге, к тому, как восприняли ее другие, и к тому, что я сам написал после «Ориентализма» (восемь или девять книг плюс множество статей).

Естественно, мне следует попытаться скорректировать неверные прочтения, а иногда и намеренно ложные истолкования. Мне придется повторить некоторые аргументы и рассуждения, демонстрирующие полезность «Ориентализма» в тех отношениях, которые в то время я мог предвидеть лишь частично. Цель – не свести счеты или снискать похвалы в свой адрес, но описать и зафиксировать тот значительно расширенный смысл авторства, выходящий далеко за пределы эгоизма одиночки, который мы ощущаем, приступая к работе. В любом случае «Ориентализм» сейчас представляется мне коллективным трудом, который вытесняет меня как автора гораздо сильнее, чем я ожидал, когда писал эту книгу.

Мне хотелось бы начать с того аспекта восприятия моей работы, о котором я сожалею больше всего и который сейчас (в 1994 году) труднее всего преодолеть. Книгу объявили – ошибочно и слишком громогласно – антизападной: так ее характеризовали как враждебно настроенные, так и дружественные комментаторы. У подобного восприятия есть