– Ты пять раз спасала меня на ассамблеях, и я многому научилась у Семи Вдов. Но я не забыла. Я оставила Дрого де Борра жить в страдании, и я позволила Бернату из Готии подняться высоко, чтобы страшнее было его падение. Скоро я буду мстить за свою дочь.

Ришильде стало страшно. Ротель не была ее рабыней, которую можно привести к покорности, она только выполняла ее поручения, за это королева защищала старых колдуний и Ротель имела возможность углублять свои сумрачные познания, но ее темная душа оставалась свободной. Ротель была единственным человеком, которого Ришильда по-настоящему боялась. И в то же время нуждалась в ней, чтобы расчищать дорогу своему властолюбию.

– Прошу тебя, Ротель… Я действительно пообещала тебе душу Берната, и ты ее получишь. Но пока что он нам нужен. Карл собирается назначить моего брата вице-королем Италии. Бозон женится на Эрменгарде, дочери покойного императора Людовика Второго, и итальянская аристократия сплотится вокруг него. – Ришильда старалась заразить колдунью своим энтузиазмом. – Мы давно уже вынашиваем этот план.

Ротель с полнейшим безразличием слушала, как королева открывает ей величайшие секреты.

– Вы, Бозониды, бросаете вызов всему миропорядку.

– В истории уже был подобный случай – им мы и вдохновляемся. Господь выбирает из своего стада самых достойных и поднимает их из грязи, чтобы в свой срок вознести на самую вершину.

Ришильда любила упоминать Господа, когда рассуждала о династиях и коронах, даже если тело ее было смазано кровью барашка.

– Отец Карла Великого, Пипин Короткий, был майордомом последних меровингских королей. Последним был Хильдерик Третий, такой же невезучий вырожденец, как и предыдущие. Истинной властью обладал королевский майордом, его же поддерживала и знать. И тогда папа Захарий задумался: кого же следует считать королем – обладателя королевской крови или реального правителя? Понтифик сознавал, что это вопрос великой сложности и великой важности, но он нуждался в сильных союзниках для защиты от язычников-лангобардов, угрожавших вторгнуться в Папскую область. Захарий был человек практичный, он решил, что королем должен быть тот, кто обладает реальной властью. И тогда он сверг Меровингов, а корону получил Пипин. А чтобы священный союз империи и Церкви получил символическое подкрепление, Захарий короновал Пипина так же, как венчали на царство древних иудейских царей, именовал его Rex Dei Gratia[45] и помазал священным елеем. – Ришильда размахивала руками, упиваясь этой историей. – А теперь Господу Богу угодно, чтобы нечто подобное произошло и с Бозонидами!

– Какая вы просвещенная женщина, Ришильда.

Королева с гордостью взглянула на Ротель. Этот рассказ она выучила назубок еще в детстве. В ее семье его повторяли при каждом удобном случае и спорили только о том, сумеет ли дом Бозонидов сравняться с Каролингами.

– А ты, колдунья, – инструмент, с помощью которого я переменю ход истории. Ты получишь и Берната, и всех, кого ни пожелаешь, я только прошу у тебя небольшой отсрочки.

– Я хочу, чтобы ты защитила от них моего брата Изембарда, – произнесла Ротель, и на короткий миг лицо ее перестало быть бесстрастным. Эта женщина избегала своего брата пять долгих лет. Она была недостойна света.

– Он тоже играет свою роль в этом деле, – задумчиво ответила королева. – Ты и он – краеугольные камни нашей истории, хотя мой братец Бозон этого и не признает.

Гомбау, старший сын Элизии, был сорванец и неслух. Мать часто не знала, что с ним делать, особенно когда он бил Ламбера. В то декабрьское утро вопли младшего были слышны даже на площади. В огороде «Миракля» состоялась беспощадная баталия с целым отрядом сарацин. Гомбау одержал героическую победу, сражаясь отважнее самого капитана, маминого друга, однако «город», который он защищал, оказался снесен до основания, а младший братик плакал, спрятавшись в курятнике. Последствия битвы тоже были плачевны: рассыпанная по всему огороду поленница и растоптанные грядки ароматических трав.

Гомбау ускользнул от материнского подзатыльника и растворился среди улиц, еще больше расстроив Элизию. Отыскать мальчишку в городе не умели ни Гальдерик, ни дети служанок из «Миракля».

В полдень Гомбау, повесив голову, появился на кухне:

– Я поступил нехорошо. Ребенку всегда надлежит слушаться свою мать. Я постараюсь быть более заботливым и не расстраивать вас, и батюшку тоже.

Элизия воззрилась на сына с изумлением. Такая пышная тирада в устах Гомбау звучала непривычно. Но когда Элизия увидела на пороге улыбающуюся Берту, она сразу поняла, чья это наука. Знать любит прикрывать свои ошибки красивыми словесами. Принесенные извинения не спасли Гомбау от необходимости провести остаток вечера за восстановлением поленницы.

После обеда Элизия заставила себя подойти к угловому столу, где юная супруга Изембарда коротала время за вышивкой или чтением. При встречах женщины вели себя любезно, но все-таки старались встречаться пореже. Элизия мучилась от своей запретной любви, а Берта, видевшая портрет своего мужа в малыше Ламбере, боялась, что прежние чувства вспыхнут в былых любовниках с новой силой.

Изембард нашел в Барселоне маленький пустующий особняк, но приведение его в жилой вид займет еще много времени. Неделя за неделей женщины осторожно изучали друг друга; впрочем, напряженность в их отношениях постепенно сходила на нет, особенно со стороны Берты, которую с детства учили не давать волю чувствам: все, что ни делается, должно служить благу семьи. Элизия отметила перемену, произошедшую в Берте, и решила, что не должна бороться за Изембарда. Пускай даже он ее любит, он муж знатной орлеанской дамы, а ей остается только принять этот факт. И все равно Элизии было мучительно каждый день видеть Берту, такую юную, такую полную жизни.

Элизия подошла к столу, наконец решившись изменить свое поведение. Ей казалось странным, что женщина проводит долгие часы над страницами, которые для самой Элизии представляли полнейшую загадку. Временами хозяйка замечала, что гостья ее плачет или кивает в ответ прочитанному, и тогда ее разбирало любопытство. А по временам Берта вздыхала у выходящего на площадь окна: муж ее до сих пор не вернулся, хотя новости о нем приходили без перебоев.

Изембарда называли достойным продолжателем отцовского дела. Подчиненные безоговорочно признавали в нем своего капитана, хотя он без колебаний карал нарушителей приказа и оставлял после себя дубы с повешенными солдатами, напоминая живым о строгости военной дисциплины.

Элизия с ужасом представляла себе эту картину. В таверне спорили, будет ли прок от таких суровых мер. Изембард вел себя не как missus dominicus, а как полководец, в отсутствие Берната из Готии создающий армию.

Несколько раз отряды Дрого пытались остановить Изембарда – непокорных либо уничтожали, либо присоединяли к войску защитников Марки. Времена были жестокие, и рыцарь вел себя им под стать. Он многим внушал страх.