– Мне стоило отложить это еще дальше?

– Господи, ты должна была сказать мне это с самого начала! – Он повернулся и посмотрел на нее блестящими от слез глазами; его лицо искажала мука. – Я столько времени потерял зря!

Оливер схватил ее за руку, заставил выйти во двор и там, в сером утреннем свете оглядел с ног до головы.

Кэтрин не стала выпрямляться и втягивать живот, а наоборот, слегка откинулась назад, чтобы он стал виден под складками платья.

– Не каждая женщина умирает родами, иначе в мире было бы слишком мало людей, – с силой произнесла она. – Это не опаснее, чем уходить на войну. Эдон умерла, потому что ее тело исчерпало все силы. Если женщина рожает одного ребенка за другим, год за годом, она не может остаться здоровой. Твоя жена умерла потому, что ее бедра были слишком узкими, чтобы ребенок мог выйти. – Она коснулась ладонью его лица. – Мне не грозит ни то, ни другое; я молода и сильна. Ты должен верить.

– Даже если эта вера была обманута? – горько откликнулся он.

– А что еще остается?

Оливер покачал головой.

– Ты могла принять… – Он не договорил и отвел глаза. Но Кэтрин поняла, что он хотел сказать.

– Я могла выпить зелье, которое вызвало бы месячные? – она подавила желание хлестнуть его по лицу. – Да, могла бы, но это было бы так же опасно, как роды. Меня несло и рвало бы до тех пор, пока не пойдет кровь, у меня могли выпасть кишки; потеряв ребенка, я могла истечь кровью. – Она взяла его руку и прижала к низу живота. – Вчера я почувствовала первое шевеление. Это наш ребенок, Оливер. Он будет жить. Я клянусь тебе. И я тоже буду.

Его пальцы напряглись, словно хотели отдернуться, но Кэтрин задержала их еще на мгновение, чтобы вид, слово и осязание подкрепляли друг друга.

– Я клянусь, – повторила она, твердо глядя прямо в его глаза.

Оливер застонал, не раскрывая губ, привлек ее к себе и крепко обнял.

– Так сдержи свою клятву! – хрипло произнес он от сдерживаемых эмоций. – Потому что, если ты не сдержишь ее, я последую за тобой на тот свет, и никто из нас не найдет там покоя.

– Я сдержу ее, вот увидишь, – сказала она и с ласковыми неразборчивыми словами отвела его в комнатку и уложила на узкое ложе. Тот небольшой промежуток, который еще остался от ночи, они лежали в объятиях друг друга и никто из них не спал.

Кэтрин постепенно привыкала к Девижу. Она скучала по Бристолю из-за реки, соленого запаха моря и большого скопления торговых судов, благодаря которым покупка любой мыслимой мелочи превращалась в простую прогулку до причала. Ей не хватало знакомых видов и людей, но она не жалела, что уехала.

Женские покои в замке со смертью Эдон превратились в очень печальное место, все оделись в глубокий траур. Поскольку же двор все еще оплакивал кончину графа Роберта, общая атмосфера стала просто невыносимой.

В Девиже все было иначе. Здесь била ключом энергия и царила суматоха, поднятая рыжим юнцом, который добивался короны. Генрих никогда не останавливался. Даже если физически он и не двигался, то мысль его кипела, как горшок на огне. Окружение принца поневоле заражалось его силой. И это было необходимо, потому что Стефан и Евстахий гонялись за Генрихом, как терьеры за крысой, стремясь схватить за загривок и трясти, пока тот не умрет. Они гоняли его по всему юго-западу, сжигая по дороге урожаи в полях и забивая весь скот.

К счастью для Генриха, хоть и не для страдавшего народа, такие его союзники, как Раннульф Честер и Хью Норфолк сумели сильно отвлечь Стефана и Евстахия, когда те чересчур близко подобрались к своей цели. Стефан повернул в Линкольншир, Евстахий – в Восточную Англию.

Однако ощущение опасности по-прежнему доносилось до Девижа, как раскаты грома в грозу.

– Девон, – возвестил Оливер Кэтрин, весело покрутив головой. – Через два дня.

Он сидел на скамье, которая тянулась вдоль стены их жилища, дома, арендованного у монахов Рединга. Прежде он принадлежал торговцу, который, почувствовав свои годы, отдал его аббатству за содержание и уход.

– Генрих отправляется в Девон? – Кэтрин повернулась от котла, застыв с полным половником в руке. Она заметила, как Оливер скользнул глазами по ее телу и решительно отвел их в сторону.

Несмотря на то, что платье было очень свободным, беременность теперь стала окончательно заметной. Про себя Кэтрин думала, что, если ее живот вырастет еще немного, то просто лопнет, но Оливеру ничего подобного не говорила. Он настолько боялся, что одно неуместное слово могло окончательно выбить его из равновесия. Кэтрин не слишком беспокоилась из-за своего размера, потому что чувствовала себя здоровой и крепкой. Ее щиколотки только слегка опухали к концу дня, а ребенок брыкался так сильно, что она нисколько не сомневалась в его благополучии. Заручиться помощью хорошей повитухи оказалось сложно, но и об этом она не собиралась рассказывать Оливеру. Если учесть, что в Девиже размещалась армия Генриха вместе со всей обслугой и женами, повитухи были просто нарасхват. Кэтрин сама приняла несколько родов, пока ее живот не стал слишком большим, и до сих пор получала приглашения, которые вынуждена была отклонять.

– У Генриха собственные планы на время отсутствия Стефана и Евстахия; пока терьеры где-то болтаются, крыса планирует совершить несколько собственных набегов, – сказал Оливер. – Мы собираемся устроить вылазку в Брайдпорт.

Кэтрин налила густой суп в миску и поставила перед ним. Некогда кремовый гамбезон почернел от постоянного ношения стальной кольчуги. Оливер сильно отощал после лета, проведенного в седле. Его пшеничные волосы выгорели почти до белого цвета, а кожа так потемнела от загара, что даже перестала сереть от усталости. И все же Кэтрин знала, что он крайне измотан. Принц Генрих настолько жестко погонял своих людей, что его путь был усеян их сломанными останками.

– Это разумно? Оливер пожал плечами.

– Весьма вероятно, что мы возьмем его, а там удобная гавань. Если дела пойдут хорошо, попробуем взять что-нибудь еще. – Он потер глаза. – Вот только обеспечивать людей очень трудно. Трава в полях почти не растет, так что приходится подвозить корм для лошадей или брать его из ближайшего дружественного замка, а в половине случаев им там самим не хватает из-за погубленного урожая.

Оливер зачерпнул ложкой суп, посмотрел на него, затем отправил в рот, но без всякого удовольствия.

– Так королевства не завоюешь.

– Зачем же тогда воевать?

– Чтобы доказать Стефану и Евстахию, что Генрих – это такая заноза в их боку, которую очень просто не выдерешь. Чтобы доказать всем наблюдающим, что он умеет командовать людьми и может бросить вызов, даже находясь в положении неудачника, а тебе известно, как общественное мнение благосклонно к неудачникам. Генрих извлекает из этого все, что можно.