— L`Empereur? C`est la generosite, la clemence, la justice,l`ordre, le genie, voila l`Empereur! C`est moi, Ram-ball, qui vous le dit. Telque vous me voyez, j`etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a etecomte emigre… Mais il m`a vaincu, cet homme. Il m`a empoigne. Je n`ai pas puresister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France.Quand j`ai compris ce qu`il voulait, quand j`ai vu qu`il nous faisait unelitiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je mesuis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c`est le plus grand homme dessiecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие,справедливость, порядок, гений — вот что такое император! Это я, Рамбаль,говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемьлет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Онзавладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым онпокрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовитдля нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да,мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков. ]

— Est-il a Moscou? [Что, он в Москве?] — замявшись и спреступным лицом сказал Пьер.

Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.

— Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свойвъезд завтра, ] — сказал он и продолжал свои рассказы.

Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот иприходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергскиегусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошадикапитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары непонимали того, что им говорили.

Капитан велел позвать к себе старшего унтер-офицера встрогим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальники на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята.На первые два вопроса немец, плохо понимавший по-французски, назвал свой полк исвоего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаныефранцузские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что емуведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по-немецки,перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по-немецкивиртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своихлюдей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие-то приказания.

Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том жеместе, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражалострадание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьеростался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Нето, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали вней и покровительствовали ему, — как ни тяжело чувствовал это Пьер, не этомучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколькостаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожилисосредоточенно-мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние днии которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, иармяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным идостойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого.Почему? — он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своегонамерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, чтоему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве исамопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.

Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что-то, вошел вкомнату.

Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показаласьему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов —все казалось теперь оскорбительным Пьеру.

«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», — думалПьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое-то странноечувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.

Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два разапо комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто онулыбался сам с собой какой-то забавной выдумке.

— Charmant, — сказал он вдруг, — le colonel de cesWurtembourgeois! C`est un Allemand; mais brave garcon, s`il en fut. MaisAllemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый,несмотря на это. Но немец. ]

Он сел против Пьера.

— A propos, vous savez donc l`allemand, vous? [Кстати, вы,стало быть, знаете по-немецки?]

Пьер смотрел на него молча.

— Comment dites-vous asile en allemand? [Как по-немецкиубежище?]

— Asile? — повторил Пьер. — Asile en allemand — Unterkunft.[Убежище? Убежище — по-немецки — Unterkunft.]

— Comment dites-vous? [Как вы говорите?] — недоверчиво ибыстро переспросил капитан.

— Unterkunft, — повторил Пьер.

— Onterkoff, — сказал капитан и несколько секунд смеющимисяглазами смотрел на Пьера. — Les Allemands sont de fieres betes. N`est ce pas,monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] — заключилон.

— Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite,n`est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну,еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам ещебутылочку. Морель!] — весело крикнул капитан.

Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел наПьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника.Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся надним.

— Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] —сказал он, трогая Пьера за руку. — Vous aurai-je fait de la peine? Non, vrai,avez-vous quelque chose contre moi, — переспрашивал он. — Peut-etre rapport ala situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вычто-нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]

Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу.Это выражение участия было приятно ему.