— Я знаю.

— Тогда ты понимаешь и знаешь, что это?

— Конечно, это я тоже знаю.

Я цитирую себе самому эпизод Евангелия от Луки, где рассказывается о демоне из страны Гадаринской:

— Иисус спросил его: как тебе имя? Он сказал: легион, — потому что много бесов вошло в него. И они просили Иисуса, чтобы не повелел им идти в бездну…

— Видишь? Он сам, это монструозное создание, оно сказало тебе, что оно демон! Как ты можешь слушать его призывы? Почему ты хочешь пойти к нему?

— Он освободил меня из тюрьмы.

— Только чтобы приберечь тебя для еще худшего жребия.

— Я не верю, что это так.

— Ты не веришь, что это так! Ты веришь ему, другими словами…

— Видимо, да.

— Ты совсем ничего не помнишь? Монстры на дороге, нападение в Торрите Тиберине… Страх…

— Я помню также то создание, которое звали Грегор Самса. Он тоже казался монстром. Но не был им. Так что замолчи. Оставь меня с моими сомнениями. Время спесивой уверенности уже закончилось.

Эхо последнего слова все еще вибрирует в воздухе, когда, спускаясь со сломанной пристани, я во второй раз ставлю ногу на сухой грунт лагуны и направляюсь к невидимому острову.

Меня удивляет моя реакция, или, вернее, отсутствие реакций, на предательство Дюрана. Может быть, правда в том, что я перестал верить ему еще с тех пор, как обнаружил, что его вера — не моя?

Я иду по дну этого моря из тумана, и что-то вроде внутреннего компаса ведет меня по направлению к острову.

Я знаю, что это там. Мне не нужно доказательств. Моя вера, которая еле теплилась в последние двадцать лет, теперь набирает силу. В том, что случилось со мной в этом городе, есть что-то сверхъестественное. И еще раньше, во время путешествия. Что-то, что невозможно объяснить.

Когда я был молодым священником, я считал себя не чем иным, как пешкой борьбе между Добром и Злом. Мои противники тоже мало что значили. Теперь мне кажется, что на шахматной доске больше нет пешек, но одни только важные фигуры. Теперь я знаю, что партия скоро закончится и что каждый мой шаг имеет значение.

Я спрашиваю себя только о том, чья рука передвигает фигуры? Кто тот Игрок, который поставил меня на доску?

Вплоть до последних дней у меня не было сомнений. Я чувствовал себя солдатом Господа.

Теперь я уже не столь уверен.

Когда в семнадцать лет я поступил в колледж иезуитов, мне дали прочитать книгу об Иисусе, автор которой изо всех сил пытался доказать, что Спаситель имел лишь человеческую природу. Я помню, что после того, как прочел ее, я отправился к священнику, который был моим духовником. Я выразил ему свои сомнения. Зачем было заставлять меня читать эту книгу, которая разрушала все, во что я верил, одно за другим?

Он улыбнулся мне.

— Все, во что ты верил? — спросил он меня. — Ты хочешь сказать, что ты потерял веру в Иисуса?

— Нет, — ответил я ему. — Я все еще верю в Иисуса.

— Тогда твоя вера станет от этого лишь более чистой. Ты освободился от бесполезных блесток и мишуры. Вот зачем тебе нужно было прочесть эту книгу.

Этот священник был уже стариком, когда я был еще подростком; если бы он был еще жив, я бы задал ему столько вопросов о том, что нужно, зачем и кому!

Кому, например, нужно было все это путешествие? Столько людей мертвы, и для чего?

Но на вопрос — почему, несмотря на все это, я продолжаю следовать своей миссии — я должен ответить сам. Нет никого, кто мог бы сделать это за меня.

Правда, ответа в данный момент у меня нет. Я могу лишь продолжать движение, бредя в тумане по направлению к острову.

Я иду вслепую, мне едва удается понять, где какая-нибудь яма или кочка.

Каким-то образом я понимаю, в каком направлении нужно двигаться.

Под моими ногами гладкая земля, без препятствий. С другой стороны, разве не говорится, что добрыми намерениями вымощена дорога в ад?

Я качаю головой.

Спустя некоторое время я начинаю говорить сам с собой, как сумасшедший.

С другой стороны, я, должно быть, и есть сумасшедший. Безоружный, иду на встречу с существом, которое обладает способностью воскрешать мертвых…

В перламутровой дымке я не вижу даже своих рук. После того, что я узнал и увидел, или, во всяком случае, мне казалось, что я видел, в эти дни, может быть, и я сам стал призраком, иллюзией. Но даже и так, со всеми своими страхами и сомнениями, я продолжаю идти. Я иду в пустоте, среди опасностей, которые поджидают меня.

Показывается остров, похожий на стену из камня и сухой глины нескольких метров в высоту. Подняться на нее не представляется возможным. Мне не остается ничего другого, кроме как пойти в обход, чтобы попытаться найти место, где можно будет взобраться.

Я ищу пологий склон. Но то, что я вижу, обойдя уже почти две стороны квадрата, это лестница, выкопанная в земле. Две широкие ступеньки, которые мне видны, обиты камнем. Верхушка скрыта в облаках.

Я поднимаюсь по лестнице, всплывая в сером свете дня.

Передо мной возникает высокая решетка из кованого железа.

Кто-то покрасил ее красным лаком.

Нечеткой, дрожащей рукой той же краской начертана надпись на колонне справа:

JERUSALEM’S.

Финальная буква S недописана и оканчивается длинной вертикальной палочкой.

Gerusalemme.

В самом ли деле это неуверенная рука пыталась выразить себя, или же это видение из книги Апокалипсиса?

«И я, Иоанн, увидел святой город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего»…

А если тот, кто начертил эту надпись, хотел сказать что-то совершенно другое? Был один роман Стивена Кинга. Роман, по которому даже фильм сделали, — «Jerusalem’s lot».[105]Роман о вампирах. О живых мертвецах, которые опустошают город.

Как бы то ни было, я толкаю решетку.

Она не скрипит, как в плохом фильме ужасов.

Моему взору открывается невероятный пейзаж.

Куда бы я ни посмотрел, везде бесконечные ряды могил. Сотни, тысячи погребений.

Частично обрушенные голубятни закрывают горизонт своими вертикальными стенами.