доме, он тяжело болен, поэтому он не отвечает на письма и не принимает посетителей, и он сказал нам вернуться без него. Вот и вся история. Будьте проще, не приукрашивайте детали. Если мы все будем рассказывать одно и то же, ни у кого не возникнет подозрений. А если мы будем выглядеть нервными, то это потому, что мы беспокоимся за нашего дорогого профессора. Да?

Никто не возразил ей. Они все зависели от каждого ее слова. Мир перестал выходить из-под контроля; важно было только то, что произнесет Виктория дальше.

Она продолжила:

— Я думаю, что чем больше мы сидим без дела, то есть, чем осторожнее себя ведем, тем подозрительнее выглядим. Мы не можем прятаться и не попадаться на глаза. Мы — студенты Вавилона. Мы заняты. Мы — четверокурсники, теряющие рассудок от всей работы, которую нам поручили. Нам не нужно притворяться, что мы не злимся, потому что студенты здесь всегда злятся, но нам нужно притворяться, что мы злимся по правильным причинам.

Почему-то в этом был полный и абсолютный смысл.

Виктория указала на Робин.

— Ты разберись с экономкой, а потом сходи за корреспонденцией профессора Ловелла. Мы с Рами отправимся в точки сброса Энтони и оставим столько зашифрованных сообщений, сколько сможем. Летти, ты займешься своими повседневными делами и создашь впечатление, что все в полном порядке. Если люди будут спрашивать тебя о Кантоне, начинай распространять историю о болезни профессора. Мы все встретимся здесь вечером и будем надеяться, что ничего не случится. — Она глубоко вздохнула и огляделась вокруг, кивая, словно пытаясь убедить себя. — Мы справимся с этим, хорошо? Мы просто не должны терять голову.

Но это, по мнению Робина, было уже предрешенным фактом.

Один за другим они разошлись по Мэгпай-лейн. Робин надеялся, что миссис Пайпер не будет дома в Иерихоне, что ему удастся просто оставить сообщение в почтовом ящике, но едва он постучал, как она с широкой улыбкой распахнула дверь.

— Робин, дорогой!

Она крепко обняла его. От нее пахло теплым хлебом. У Робина защемило в пазухах, что грозило слезами. Он отстранился и потер нос, пытаясь выдать это за чихание.

— Ты выглядишь худым. — Она похлопала его по щекам. — Разве в Кантоне тебя не кормили? Или ты потерял вкус к китайской еде?

— В Кантоне было хорошо, — слабо ответил он. — В плавании еды не хватало.

— Как им не стыдно. Вы же еще дети. — Она отступила назад и огляделась. — Профессор тоже вернулся?

— Вообще-то, он вернется нескоро. — Голос Робина дрогнул. Он прочистил горло и попытался снова. Он никогда раньше не лгал миссис Пайпер, и это было гораздо хуже, чем он ожидал. — Он... ну, он сильно заболел на обратном пути.

— Правда?

— И он не смог вернуться в Оксфорд, и, кроме того, он беспокоился о передаче инфекции, поэтому он пока находится на карантине в Хэмпстеде.

— Все сам? — Миссис Пайпер выглядела встревоженной. — Вот дурак, он должен был написать. Я должна приехать сегодня вечером, Господь свидетель, этот человек даже не может приготовить себе чай...

— Пожалуйста, не надо, — пролепетала Робин. — То, чем он болен, очень заразно. Она распространяется по воздуху в виде частиц, когда он кашляет или говорит. Мы даже не можем находиться с ним в одной каюте на корабле. Он старается видеть как можно меньше людей. Но о нем заботятся. Мы пригласили врача, чтобы он осмотрел его...

— Который? Смит? Гастингс?

Он попытался вспомнить имя врача, который приходил лечить его, когда он подхватил грипп в детстве. — М-м... Гастингс?

— Хорошо, — сказала миссис Пайпер. — Я всегда считала Смита шарлатаном. Несколько лет назад у меня была ужасная лихорадка, и он диагностировал ее как простую истерику. Истерика! Я даже не могла пить бульон, а он думал, что я все это выдумала.

Робин успокоительно вздохнул.

— Я уверен, что доктор Гастингс позаботится о нем.

— О, конечно, он вернется сюда и будет требовать свои булочки с кишмишем к выходным. — Миссис Пайпер широко улыбнулась. Улыбка была явно фальшивой, она не доходила до глаз, но, похоже, она была полна решимости подбодрить его. — Ну, по крайней мере, я могу присмотреть за тобой. Могу я приготовить тебе обед?

— О, нет, — быстро сказал он. — Я не могу остаться, я должен пойти и рассказать другим профессорам. Они еще не знают, понимаете?

— Ты даже не останешься на чай?

Он хотел. Он так хотел сидеть за ее столом, слушать ее бессвязные истории и хоть на миг ощутить теплый комфорт и безопасность своего детства. Но он знал, что не продержится и пяти минут, не говоря уже о времени, которое потребуется, чтобы налить, заварить и отпить чашку «Дарджилинга». Если он останется, если он войдет в этот дом, он сломается окончательно.

— Робин? — Миссис Пайпер обеспокоенно осмотрела его лицо. — Дорогой, ты выглядишь таким расстроенным.

— Это просто... — Слезы затуманили его глаза; он не мог их сдержать. Его голос надломился. — Я просто так напуган.

— О, дорогой. — Она обхватила его руками. Робин обнял ее в ответ, его плечи сотрясались от подавляемых рыданий. Впервые он понял, что может никогда больше не увидеть ее — ведь он ни на секунду не задумался о том, что может случиться с ней, когда станет известно, что профессор Ловелл мертв.

— Миссис Пайпер, я хотел спросить... — Он освободился и сделал шаг назад. Он чувствовал себя несчастным от чувства вины. — Вы... ...у вас есть семья или что-то еще? Какое-то другое место, куда можно пойти?

Она выглядела растерянной.

— Как это понимать?

— Если профессор Ловелл не выживет, — сказал он. — Мне просто интересно, потому что если он не справится, то у вас не будет...

— О. Дорогой мальчик. — Ее глаза налились кровью. — Не беспокойся обо мне. У меня есть племянница и брат в Эдинбурге — там любовь не пропадает, но им придется приютить меня, если я постучусь. Но до этого дело не дойдет. Ричард уже подхватил свою долю иностранных болезней. Он быстро вернется сюда к вашим ежемесячным обедам, а я угощу вас обоих целым жареным гусем, когда он придет. — Она сжала его плечи. — Ты просто сосредоточься на учебе, не так ли? Делай хорошую работу, а об остальном не беспокойся.

Он больше никогда