и аспирантов. К этому времени они побывали уже на трех. Это были длинные, ничем не примечательные мероприятия; как и на всех оксфордских приемах, еда была едва ли сносной, а речи длинными. Робин не мог понять, почему Рами придает этому такое значение.

— Ну и что? — спросила Виктория.

— Так что все идут, — сказал Рами. — Это обязательно. Они все уже знают, что мы вернулись — мы столкнулись с профессором Крафт возле Рад Кама сегодня утром, и многие видели Летти в Баттери. Мы должны сохранять видимость.

Робин не мог представить себе ничего более ужасного, чем есть закуски в компании преподавателей Вавилона.

— Ты с ума сошел? — потребовала Виктория. — Эти штуки бесконечны; мы никогда не справимся.

— Это всего лишь вечеринка, — сказал Рами.

— Три блюда? Вино? Речи? Летти и так едва держится на ногах, а ты хочешь посадить ее рядом с Крафт и Плэйфером и ожидать, что она будет говорить о том, как прекрасно провела время в Кантоне, более трех часов?

— Со мной все будет в порядке, — слабо сказала Летти, никого не убеждая.

— Они начнут задавать вопросы, если нас там не будет...

— И они не будут задавать вопросы, когда Летти вырвет на центральный стол?

— Она может притвориться, что у нее пищевое отравление, — сказал Реми. — Мы можем притвориться, что она больна с самого утра, что объясняет, почему она бледная и осунувшаяся, и почему у нее был припадок в Баттери. Но неужели ты можешь утверждать, что это более подозрительно, чем то, что мы все четверо вообще не пришли?

Робин посмотрел на Викторию, надеясь, что у нее есть контраргумент. Но она смотрела на него, ожидая того же.

— Вечеринка позволяет выиграть время, — твердо сказал Рами. — Если нам удастся не выглядеть полными сумасшедшими, мы выиграем день. Или два. Вот так. Больше времени. Это единственный фактор, который имеет значение.

Пятница выдалась не по сезону жаркой. Началось все с типичной для января утренней прохлады, но к середине дня солнце пробилось сквозь облачный покров и засияло в полную силу. Все они переоценили холод, когда одевались, но, оказавшись во дворе, не смогли без труда снять шерстяные нижние рубашки, а значит, им ничего не оставалось, как вспотеть.

В том году вечеринка в саду была самой экстравагантной из всех, которые когда-либо устраивал Вавилон. Факультет купался в монетах после визита русского эрцгерцога Александра в университет в мае предыдущего года; эрцгерцог, который был так впечатлен остроумием и мастерством своих спонтанных переводчиков на приеме, сделал Вавилону подарок в размере тысячи фунтов стерлингов для дискреционного финансирования. Профессора щедро, но непродуманно использовали эти средства. В центре четырехугольника задорно играл струнный квартет, хотя все сторонились их, потому что из-за шума невозможно было разговаривать. Полдюжины павлинов, по слухам, привезенных из Лондонского зоопарка, бродили по зелени, приставая ко всем, кто был одет в яркие цвета. Три длинных стола с едой и напитками, накрытых тентом, занимали центр зелени. В ассортименте были бутерброды, маленькие пироги, гротескное разнообразие шоколадных конфет и мороженое семи разных вкусов.

Вавилонские ученые толпились вокруг, держа в руках быстро нагревающиеся бокалы с вином, ведя вялые и мелочные разговоры. Как и все факультеты в Оксфорде, Институт перевода был полон внутреннего соперничества и ревности по поводу финансирования и назначений, и эта проблема усугублялась тем, что каждый региональный специалист считал свой язык более богатым, более поэтичным, более литературным и более плодородным для обработки серебра, чем другие. Вавилонские ведомственные предрассудки были столь же произвольными, сколь и запутанными. Романтики пользовались наибольшим литературным престижем,[6] хотя арабский и китайский языки высоко ценились в основном за то, что они были иностранными и отличались от других, в то время как языки, более близкие к дому, такие как гальский и валлийский, не пользовались почти никаким уважением. Это делало светскую беседу очень опасной; очень легко было обидеться, если проявить слишком много или слишком мало энтузиазма по поводу своих исследований. Посреди всего этого ходил преподобный доктор Фредерик Чарльз Пламптр, магистр колледжа, и было понятно, что в какой-то момент каждому из них придется пожать ему руку, притвориться, что они верят, что он их помнит, хотя было очевидно, что он понятия не имеет, как их зовут, и выдержать до боли банальный разговор о том, откуда они родом и что изучают, прежде чем он их отпустит.

И все это на протяжении трех невыносимых часов, потому что никто не мог уйти до окончания банкета. Были составлены схемы рассадки; их отсутствие было бы замечено. Они должны были оставаться до захода солнца, пока не прозвучат все тосты и пока все присутствующие ученые не устанут притворяться, что наслаждаются общением всю жизнь.

Это катастрофа, подумал Робин, оглядываясь по сторонам. Лучше бы они вообще не появлялись. Ни у кого из них не хватило ума. Он наблюдал, как один из выпускников трижды задавал Виктории вопрос, прежде чем она наконец заметила его присутствие. Летти стояла в углу, глотая стакан за стаканом холодной воды, пот стекал по ее лбу. Рами держался лучше всех, поддерживая беседу с группой первокурсников, засыпавших его вопросами о путешествии, но когда Робин проходил мимо него, он услышал, как Рами разразился таким резким, истерическим смехом, что чуть не вздрогнул от испуга.

У Робина закружилась голова, когда он окинул взглядом переполненную людьми лужайку. Это безумие, подумал он, полное безумие, что он стоит здесь, среди преподавателей, держит бокал с вином, скрывая правду о том, что он убил одного из них. Он побрел к фуршетным столам и наполнил небольшую тарелку закусками, просто чтобы было чем заняться, но мысль о том, чтобы положить в рот хоть одно из быстро портящихся пирожных, вызывала тошноту.

— Чувствуете себя хорошо?

Он вскочил и повернулся. Это были профессора Де Вриз и Плэйфер. Они стояли по обе стороны от него, как тюремные надзиратели. Робин быстро моргнул, пытаясь изобразить на лице что-то похожее на нейтральную улыбку.

— Профессора. Сэры.

— Вы сильно вспотели. — Профессор Плэйфер внимательно изучал его лицо, выглядя обеспокоенным. — И у вас огромные тени под глазами, Свифт. Вы спали?

— Задержка во времени, — пробурчал Робин. — Мы не... э-э, мы не отрегулировали наши графики сна на обратном пути так хорошо, как должны были. И кроме того, мы измучены... эээ... преждевременным чтением.

К его удивлению, профессор Плэйфер кивнул в знак