Я решил, что установлю для себя несколько основополагающих правил. Во-первых, я при монтаже записи буду предельно искренним и открытым. Никаких фальшивых светских манер – я выставлю себя высокомерной свиньей из высшего света, каковой на деле и являюсь. Во-вторых, я не буду приглашать на свидания женщин по своему выбору, ибо этот выбор ограничен моими собственными вкусами и предпочтениями. В-третьих, я приму все приглашения, ежели они – сБожьей помощью – вдруг все же случатся. В-четвертых, я сообщу каждой пригласившей меня на свидание женщине, что пишу эту статью, так чтобы они с самого начала были в курсе происходящего и не чувствовали себя так, будто под видом нежных страстей их дурачат журналистикой.

Однако даже при том, что я записал на редкость высокомерное, я бы даже сказал, грубое видео, Джефф Уллмен ухитрился извлечь и выставить напоказ мое нежное нутро. Сам того не желая, я предстал на видео этаким мягким, пушистым котиком, дремлющим под грубой и непривлекательной оболочкой моей внешности. Нет, запись вышла вполне себе… Будь я женщиной (чертовски умной женщиной!), я бы без колебаний назначил мне свидание. Со вполне определенными намерениями.

Запись заняла где-то от семи до десяти минут. Сам я время не замерял, но в рекламной листовке «Больших Надежд» говорилось, что обычное интервью занимает от трех до пяти минут. Если это действительно так, и если мое видео не длиннее обычного, значит, Уллмен – еще более ловкий игрок, чем я полагал. Мне самому запись показалась куда более долгой. Впрочем, вы же знаете, как тянется время, когда вы находитесь в обществе зануды.

В общем, когда все закончилось, Джефф прокрутил мне пленку, чтобы я видел, что получилось. Одна попытка. Никаких дублей. Вообще-то, я все ловлю на лету, но тут и этого не потребовалось. Образцовый кастинг. Хорошо это или плохо, но я махнул рукой: «Выпускайте».

(Тут следует упомянуть о том, что получивший членство имеет право переписать интервью, если первая запись его не устроила. На протяжении первой недели после публикации записи ее может смотреть неограниченное количество других членов, не говоря уже о нем (о ней) самом. Он вправе проверить эффективность записи на родных и близких… да что там, он имеет право показать ее любому встречному с улицы! Все, что угодно, любое параноидальное желание может быть удовлетворено на протяжении первой недели, и тогда интервью бесплатно переснимут заново. Вообще-то, его можно переснять и после, но это обойдется уже в пятнадцать баксов, каковая цена представляется мне разумной с учетом того, как много людей хочет изменить запись, увидев неопрятно торчащие из носа волосы или вообще осознав необходимость сбрить усы – все зависит, наверное, от того, повысилась ли чувствительность их восприятия от принятой в выходные дозы, или же, наоборот, они достигли космической нирваны с помощью сайентологии, либо сидя по-турецки нагишом при температуре –37° по Фаренгейту и чередуя индийские мантры с глубоким, размеренным дыханием. Короче, вам стоит только захотеть, и пленку заменят. С вас пятнадцать долларов, будьте добры.)

Мою анкету подшили в папку с мужчинами, чье имя начинается на «Х»; моя пленка вернулась в шкаф с записями, и мне присвоили членский номер «666».

–Э… Джефф,– пробормотал я, стараясь не выглядеть слишком уж занудой.– А вы не слышали… ну, это я так, хи-хи, что число шестьсот шестьдесят шесть считается библейским символом Антихриста? Ну, типа, число зверя? Не слышали? Нет, это я так, ничего серьезного… просто на случай, если вы, хи-хи, этого вдруг не знали.

Глупое хихиканье так и лезло из меня. Уллмен же не смеялся.

–Да,– без тени иронии ответил он, старательно выписывая на моей анкете три аккуратных шестерки.– Слышал. Замечательное совпадение, не правда ли?– и сэтим я стал членом «Больших Надежд», не больше и не меньше. Замечательное совпадение. В свете последовавших событий мне кажется, уж не знал ли Джефф чего-то такого, чего не знал я?

Давайте прервемся на минутку и поговорим о любви. Даже не об истинной любви – просто о старом, добром любовном влечении разного рода. Как говорил Теодор Старджон: «В мире более чем достаточно любви; проблема только в том, чтобы найти объект, достойный ее приложения». Поскольку каждый из нас является таким объектом, и поскольку каждый из нас достоин ее приложения далеко не всегда, мне кажется, Тэд сформулировал это более чем точно.

Напишу-ка я как-нибудь фэнтези на тему поисков истинной любви. Про парня, который точно знает, что такая штука существует. Не идеализированная абстракция из готического романа, но настоящая, буквальная, реально существующая штука,– истинная любовь. И он странствует по всему свету, залезает на вершину Эвереста, чтобы получить совет таинственного гуру, экспериментирует сТемной Магией, роется в древних рукописях, и, наконец, находит путь, ведущий к истинной любви. И когда, наконец, находит ее, это оказывается, типа, большой спортивный кубок – здоровенная, богато отделанная штуковина с надписью «И*С*Т*И*Н*Н*А*Я Л*Ю*Б*О*В*Ь», выгравированной на ней большими, аляповатыми буквами, сплошь в завитушках и восклицательных знаках.

Я, правда, еще не придумал, что он будет с ней делать. [Те, кто читал этот том подряд с самого начала, знают, что Харлан это уже придумал; остальным смотреть «Грааль».]

Кстати, с любовью та же проблема. Вот вы ее нашли и понимаете, что она у вас в руках… и что, черт подери, вы будете теперь с ней делать?

Сдается мне (сказал он, поглаживая свою соломонову бороду), что большая часть наших мыслей и усилий касается того, как ее, эту любовь, искать, и почти ничего – что с ней делать, когда мы ее найдем. И вообще, нас гораздо больше привлекает процесс поисков, тем более, что и думать о нем легче. Воображаемая конфета бесконечно слаще настоящей. Диабет, кариес, изжога… кстати, от любви все это с вами тоже может случиться.

Поэтому, хоть я ине думаю, что найти любовь вЛос-Анджелесе сложнее, чем скажем, на Самоа или вЛапландии, считается, что мы занимаемся этими поисками в разы более неистово, нежели в провинции.

И если это действительно так, пожалуй, не случайно то, что «Большие Надежды» процветают именно здесь, в городе, который один плохой музыкант обозвал «городом для остановки на одну ночь».

По части социальных нравов Лос-Анджелес находится, можно сказать, на переднем краю, и мне кажется, «Большие Надежды»– наглядная манифестация наших попыток найти способ прорваться сквозь барьеры пуританства, постоянно препятствующие нашим поискам любви. К радости своей (и в противовес обыкновенному моему циничному, мизантропическому взгляду на человеческую породу) я обнаружил, что «Большие Надежды» иих программа свидетельствуют о том, что упрямый дух Лос-Анджелеса все же позитивен и не утратил своего гуманизма.

Я продолжаю крепко держаться этого своего убеждения – несмотря на то, что случилось со мной, когда лот под названием «Харлан Эллисон» выбросили на рынок «Больших Надежд». Можете обозвать меня наивным простофилей, можете обозвать меня Поллианной, можете обозвать меня бедным, блуждающим в потемках бурных любовных морей морячком… Можете обозвать меня треплом и на этом успокоиться.