сразу же занялся карбюратором, продолжая без устали давить ногой на стартер.

Когда мотор завелся, механик так сильно нажал на газ, что в грохоте исчез лай собак, а заместитель комиссара полиции вернулся в кабинет, сел в кресло и закрыл глаза. Постепенно он стал клевать носом, как будто нашел подходящий ритм, если не мелодию, во всплесках стаккато, раздававшихся из кабинетов секретарш с их пишущими машинками.

Он не стал говорить Нэнси, что завтра утром у них будет ланч в клубе «Дакворт» с доктором Даруваллой и, может быть, с Инспектором Дхаром. Он решил попридержать это сообщение. Он знал, что это может ее расстроить и даже довести до слез – или, по крайней мере, обернется еще одной долгой бессонной ночью и безнадежной скорбью. Нэнси ненавидела выходы в общество. К тому же она стала испытывать непонятную неприязнь к создателю Инспектора Дхара и к самому Дхару. Детектив понимал: в неприязни жены было не больше логики, чем в ее обвинении, что оба мужчины так и не сообразили, насколько жестоко она была травмирована в Гоа. Детектив допускал, что Нэнси, по той же странной логике, будет стыдно оказаться в компании доктора Даруваллы и Дхара, поскольку ей невыносимо встречаться с кем бы то ни было, кто знал ее тогда.

Я скажу ей о ланче в клубе «Дакворт» завтра утром, подумал детектив, пусть она лучше выспится. К тому же как только он прочтет имена новых членов клуба, он, возможно, обнаружит, кем был Рахул или за кого он/она выдает себя в настоящее время.

Коллеги заместителя комиссара полиции и их секретарши были в напряжении до тех пор, пока не услышали, что его пишущая машинка тоже присоединилась к их однообразному хору. Для них это было возвращением к приятной рутине, поскольку клацанье клавиш под пальцами заместителя комиссара означало, что он вернулся к нормальному состоянию духа, если не к душевному спокойствию. Младших офицеров даже успокаивала мысль, что Пател переписывает их собственные небрежные доклады. Они также знали, что где-то во второй половине дня детектив положит им на стол их первоначальные и переписанные самим Пателом сочинения, причем оригиналы будут содержать множество оскорбительных замечаний по поводу многочисленных недостатков, поскольку, по мнению детектива Патела, никто не мог написать нормальный доклад. А секретарши получат свое за допущенные опечатки. Заместитель комиссара настолько пренебрежительно относился к секретаршам, что печатал сам.

Мартина тошнит от его матери

Трахома, которая является в мире одной из самых распространенных причин потери зрения, легко излечима на ранней стадии хламидийной инфекции конъюнктивы. У Ганеша была эта стадия – еще не началось рубцевание роговицы. Джиджибхой-ГУНГ прописал трехнедельный курс тетрациклина перорально, а также тетрациклиновую мазь. Иногда требовалось пройти несколько курсов лечения, сказал доктор Джиджибхой, но слезящиеся глаза колченогого мальчика должны очиститься.

– Вот видите, – сказал Мартин Миллс доктору Дарувалле. – Мы уже сделали мальчику что-то хорошее. Это было нетрудно, ведь так?

Доктор чувствовал себя нарушителем правил, поскольку они ехали не на такси Вайнода – и даже не на такси из его таксопарка. Это было к тому же и небезопасно, поскольку престарелый водитель предупредил их, что не знает Бомбея. Перед тем как отправиться в район Мазагаон, они высадили нищего мальчика по его просьбе на Чоупатти-Бич. Доктор Дарувалла не удержался и сказал Мартину Миллсу, что маленький калека, несомненно, намерен продать все, что ему купили на Фэшн-стрит.

– Вы циник, – сказал схоласт.

– Возможно, он продаст и тетрациклин, – заметил Фаррух. – И вероятно, ослепнет еще до того, как попадет в цирк.

Сопровождая миссионера в миссию Святого Игнатия, Фаррух почувствовал себя настолько замороченным, что ему хотелось отпускать желчные замечания в свой собственный адрес. Доктор Дарувалла решил, что больше никогда не напишет ни одного сценария об Инспекторе Дхаре. Он также решил созвать пресс-конференцию, где возьмет на себя всю вину за создание этого образа.

Таким образом, доктор Дарувалла отвлекся – притом что в Бомбее он всегда нервничал, будучи пассажиром, даже когда за рулем сидел сам Вайнод, водитель очень аккуратный, – так что он испугался, когда их такси чуть не наехало на пешехода. Однако это никак не сказалось на импровизированной лекции Мартина Миллса о джайнизме – по его утверждению, добуддийском ответвлении индуизма. Джайны были абсолютно чисты, объяснял миссионер, никакого тебе мяса, ни даже яиц, даже мухи не убьют, каждое утро купаются. Как будто хаос этой ночи ничуть не коснулся его, если уже не был полностью забыт.

Затем без всякого повода миссионер перескочил на уже набившую оскомину тему Ганди. Фаррух размышлял, как бы ему оборвать этот разговор – возможно, доктор мог бы сказать, что вместо Ганди он предпочел бы поговорить о воине Шиваджи[79], – без всякого этого библейского дерьма насчет подставления под удар другой щеки. Но еще до того, как доктор собрался выдать на-гора целое предложение насчет одержимости схоласта Ганди, Миллс опять переменил тему разговора.

– Я лично больше интересуюсь таким человеком, как Саи-Баба из Ширди[80], – сказал миссионер.

– Ах да, Иисус Махараштры, – пошутил Фаррух.

Саи-Баба считался покровителем многих артистов цирка, акробаты носили на шее маленькие медальоны с его изображением – индуистский эквивалент святого Христофора. В помещениях трупп «Большого Королевского цирка» и цирка «Большой Голубой Нил» висели календари с образом Саи-Бабы из Ширди, а усыпальница святого находилась в штате Махараштра.

– Параллели с Иисусом Христом понятны, – начал миссионер, – хотя Саи-Баба был подростком, когда на него обратили внимание, а умер восьмидесятилетним стариком, кажется, в тысяча девятьсот восемнадцатом году.

– Глядя на его фотографии, я всегда считал, что он немного напоминает Ли Марвина, того самого, из штата Махараштра, – сказал Фаррух.

– Ли Марвин! Никакого сходства с Саи-Бабой, – запротестовал иезуит.

И тут, в попытке прервать назревающую лекцию одержимого на тему параллелей между христианством и культом Саи-Баби, доктор принялся рассказывать об ужасно безответственном номере с качелями, во время исполнения которого Вайнод упал на изумленных зрителей в отнюдь не большом цирке «Большой Голубой Нил». Доктор Дарувалла дал ясно понять, что искалеченного слоном Ганеша и почти девственную Мадху вполне могут использовать для таких опасных трюков с топающими слонами. Но рассчитанный пессимизм доктора не стал наживкой для миссионера, лишь повторившего, что опасности любого цирка меркнут по сравнению с теми бедами, которые преследуют в Бомбее проституток или нищих. Однако тема Иисуса из Махараштры была брошена Мартином Миллсом так же быстро, как Ганди ради Саи-Бабы.

Интерес к новой теме был подсказан миссионеру рекламным щитом, на котором крупными буквами было написано:

ПОСЛЕ ПАСТЫ ПОЛОЩЕШЬ ЛИ ПАСТЬ ТЫ?