с лишним лет не была в родном городе, и потому подзнабливало от страха, как он её примет?

Депрессивные сумеречные пейзажи усыпляли, и Вика вскоре засопела на своей полке, даже не сняв модного прикида, осуждаемого матерью словами «из-под пятницы суббота». С некоторых пор она разбавила сверхделовой стиль модными вещами.

Однако очки с простыми стёклами непоколебимо мерцали с её худенького личика. И Валя осторожно сняла с неё эти очки, выключила свет. И в темноте перед глазами побежали картинки из детства.

– Берёзовые почки на мазь собирай, как весной набухнут. Ложи в глиняный горшок слой почек с палец – слой масла свежесбитого, не магазинного, слой почек – слой масла, – услышала она сквозь дрёму голос бабушки Поли и увидела её морщинистые руки, делающие мазь. – Крышку мажь тестом, и на сутки в печку, в мягкий жар, не то пожжёшь! Потом в белу тряпочку и отжать. Мажешь матери суставы больные, поверх берёзовые листья и тряпкой заматываешь на ночь. Как масло прогоркнет, выкинь. А коли берёза в округе, сажай мать на землю у корней, берёза болезнь и вытянет…

Потом увидела барак детства, празднично расшитые занавески, гонящегося за ними по Каменоломке пьяного отца, злобную классную руководительницу, унизительный приём в комсомол, хамоватых мальчишек-старшеклассников, прощание с матерью на вокзале.

Валя молча стоит в юбке солнце-клёш из ворованной фабричной ткани. Ветер надувает юбку парусом и приходится прижимать её руками. Рядом обиженная мать в платье из той же ткани, что и юбка:

– На что тебе это медучилище? Не по рту, доча, кусок берёшь! Жила б как все!

– Как ты? Не хочу!

Между ними старый ободранный чемодан, купленный у соседки. Сын соседки ходил с ним в армию, и внутри остались обрывки наклеенных фотографий девушек из советских журналов. Отец не провожает, напился.

А ещё видела, как идёт по Берёзовой Роще в сторону автобуса и кричит бабушке Поле:

– Я тебя навещать буду! Из города тебе красивый выключатель привезу!

И бабушка Поля – высокая, стройная, с прямой спиной, в белом праздничном платке – стоит в проёме калитки, как картина в раме, и крестит в воздухе Валину удаляющуюся фигурку. А ещё подумала про пожелтевшую фотографию деда в простенькой рамочке, застыдилась, что так и не узнала, где сидел и когда умер?…

Проводница разбудила Валю и Вику на рассвете. За окном бежали деревья с молодыми листочками, виднелся родной пятиэтажный советский городок. Вокзал за эти годы словно скукожился, стал меньше ростом.

В нём появился пошлейшего вида киоск с журналами, пирожками, заколками и билетами на автобусы. На заборе было небрежно написано красной краской «Зюганову без Шатунова не победить!»

– Шатунов это кто? – спросила Валя.

– Группа «Ласковый май», – ответила Вика, фотографируя лозунг. – Попса голимая.

Валя надела тёмные очки и замотала волосы косынкой. Сели в непрезентабельный «Москвич» у вокзала. Город почти не изменился, в воздухе знакомо пахло липами и пылью щебёночного завода. Старые дома безжалостно покосились, появились оклеенные рекламой киоски и несколько девятиэтажек.

Возле рынка на дворце культуры лампочками было написано слово «Казино». Крыло поликлиники, где маленькой Вале делали прививки, зазывало вывеской «Банк «Надёжный». Это было бы смешно в чужом городе, в родном это было больно.

Когда подъехали к дому, водитель взял деньги и попросил:

– Автограф для дочки дадите?

– Узнали меня? – вздрогнула Валя.

– Свинья скажет борову, а боров всему городу, – засмеялся он. – От кумы слышал, она – от золовки. А там до вашей матери рукой подать.

– Ай да бабулька! – фыркнула Вика. – Всех обзвонила!

– Моё дело сторона, – водитель покашлял и сделал паузу. – Но соседка вашу квартирку парочкам сдаёт. Братан ключ брал за деньги. Так и говорил, пойду в «Берёзовую рощу» с бабой покувыркаться!

Валя вспыхнула.

– Так это ж, можно сказать, «музей-квартира»! – встряла Вика. – Про новую политику для музеев слышали? Министр культуры Дементьева велела даже камеры Петропавловской крепости на ночь сдавать, а деньги музейщикам на зарплату!

– Вы там в своей Москве совсем чокнулись? Я – директор школы, мне тоже школу на ночь парочкам сдавать? – почти что выкрикнул он.

– Спасибо, – сухо поблагодарила Валя и вышла из машины.

– Сдавать школу на ночь солидней, чем бомбить по утрам! – блеснула очками с простыми стеклами Вика, оставив за собой последнее слово.

Страшно постаревшая заспанная соседка суетилась так, что было бессмысленно спрашивать, правду ли сказал директор школы.

– Красавица наша приехала! Гордость наша! – ахала она. – А дочечка-то какая пригожая! Вылитый папаша! За квартиру вашу все квитанции подколоты, как мать деньги присылает, так и плачу. Ни копеечки сверху! Только магарыч по уговору. Накрыла вам с дороги попить-покушать.

– Спасибо. Мы очень устали, – отстранилась Валя, взяв ключи. – Где живёт покупательница?

– Так с болот она, бестелефонная. Побегу позову, зачем тебе ноженьки бить?! – заторопилась соседка.

Валя отперла квартиру, и в нос ударил незнакомый запах. Когда она уезжала, здесь пахло материной стряпнёй и выглаженным бельём. А нынче палитра запаха раскладывалась на засохший веник травы в вазе, нитки помертвевших грибов на кухонном гвозде, покрытые пылью вещи и какой-то увядший воздух.

Всё было, с одной стороны, аккуратно сложено, зашито, упорядочено, а с другой – заброшено и закончено. Вещи казались старыми, больными, и жизнью дышал только продавленный бедолага-диван.

Вика поражённо разглядывала бедный интерьер: буфет с рюмочками, стол с рассохшимися стульями, лакированный платяной шкаф с треснутым зеркалом, хрустальную вазу на телевизоре, холодильник с богатым прошлым, этажерку со стопочкой книг и подшивкой журнала «Человек и закон», дохлую герань в горшке, вытоптанный ковёр, дешёвенькую люстру.

А на неё насмешливо смотрел похабный портрет Есенина с трубкой, нарисованный на деревянной доске. Его сам себе подарил отец, чтобы с кем-то вступать по пьяни в диалог о несовершенстве мира.

Валя рухнула на диван и заревела в голос, Вика села рядом, обняла, стала гладить по волосам. В пластмассовой коробке, выданной проводницей СВ, лежал завтрак, да и мать дала с собой мешок еды. Но Валя не могла ни есть, ни дотрагиваться до здешних вещей. Казалось, от них можно заразиться детским страхом.

Включили старенький телевизор, по местному каналу шла местная реклама. Бритый мужик рассказывал про свой хозяйственный магазин, важно расхаживая по нему.

– Китч в России больше, чем китч, – заметила Вика, пытаясь разговорить Валю. – Сфоткаю здесь всё на память.

По центральному каналу шли новости, знакомая Вале по Останкино красавица Таня Худобина строгим голосом говорила:

– Всемирный банк одобрил сегодня займ в размере 200 миллионов долларов США, призванный профинансировать Проект по поддержке развития региональной социальной инфраструктуры в Российской Федерации…

– Как она это выговорила? – восхитилась Вика.

– По телесуфлёру.

– Предоставляемая Правительству РФ помощь направляется