Екатерина Николаевна каждое утро до завтрака сидела в плетеном из прутьев креслице на носу павозка и любовалась картиной северной весны. Обычно в одиночестве, потому что муж оставался в каюте работать с бумагами, которые ему ежедневно поставлял Струве. По заданию генерал-губернатора Бернгард Васильевич регулярно, то есть по мере приближения к прибрежным городкам и селениям, отправлялся вперед на ялике с гребцами для ревизии работы администраций этих населенных пунктов (естественно, где она имелась). Вечером он догонял павозки и готовил отчет, чтобы утром представить его шефу.

Элиза и Вагранов тоже не составляли компанию Катрин в ее созерцательном состоянии. Они вместе занимали одну каюту, такую же, как и Муравьевы, и выходили только к завтраку с красными от недосыпа глазами. Катрин однажды наедине шутливо попеняла подруге за то, что та совсем не бережет Ивана Васильевича.

– Кто кого не бережет – большой вопрос, – рассмеялась Элиза и добавила почему-то шепотом: – Он ужас какой ненасытный! Неужели все русские такие?!

Катрин вспомнила тогда свою только что прошедшую ночь и улыбнулась, ничего не ответив. А Элиза не стала допытываться, видимо, поняв, что скрывается за этой почти утвердительной улыбкой.

Вот и сегодня Екатерина Николаевна одиноко любовалась воистину необозримым простором пологого правобережья. По левую руку совсем близко от павозка проплывали назад разноцветные каменистые обрывы, ветер, как уже стало привычно, стих, паруса опали, и гребцы, вполголоса переругиваясь, взялись за тяжелые длинные весла.

– Левый борт, навались! – послышалась команда шкипера, стоявшего на корме возле рулевого матроса. – Ррраз!!!

Екатерина Николаевна оглянулась и увидела, как пять весельных лопастей взлетели, словно большие перья, и разом опустились вниз, а гребцы откинулись назад. Павозок ощутимо дернулся, нос его прочертил по обрыву невидимую линию и вышел на простор.

– Табань! – раздалась новая команда, и все пять весел застыли лопастями вверх.

Павозок несло течением, и матрос на корме только пошевеливал рулевым пером. Лодка вышла на новый поворот, паруса поймали ветер, а гребцы перешли на правый борт, готовясь, в случае необходимости, пустить в дело его весла.

Из каюты вышел Николай Николаевич, поздоровался с гребцами, подошел к жене и ласково положил ей обе руки на плечи. Она не обернулась, а только, наклонив голову, приложилась щекой к шершавому сукну его мундира и сказала:

– Посмотри, Николя, какая суровая и великая красота природы!

– Да, впечатляет, – согласился муж. – Говоришь: великая? Великая красота, Катенька, требует великой заботы, а мы, русские, заботиться о ней не умеем, да, если честно, и не хотим. У нас поговорка есть: Иван, не помнящий родства. Это, когда человек не помнит или не хочет знать, откуда он родом. Так вот мы – такие Иваны: забыли, что природа нам – мать родная. Нам даже в голову не приходит заботиться о ней.

– У нас в Европе тоже не сразу стало чисто, – сказала Екатерина Николаевна. – Ты знаешь, почему у европейских шляп всегда большие поля?

– Почему? – удивился Николай Николаевич неожиданному вопросу.

– Чтобы защититься от нечистот, которые льются на прохожих сверху. Вот так! – засмеялась Екатерина Николаевна. – А ты говоришь о грязных русских. Русские, как я заметила, вообще шляп не носят, кроме дворян, которые подражают Европе. И русские каждую неделю в бане моются, а наш король-Солнце Людовик Четырнадцатый, как говорят, за семьдесят лет мылся два или три раза.

– Да ну, – поразился муж. – Не может быть! – И вдруг захохотал, открыто, во весь голос, слегка приседая и хлопая себя по коленам. – Король-Солнце! Ах-ха-ха!..

Катрин вторила ему звонко и заливисто.

Отсмеявшись, Николай Николаевич серьезно сказал:

– А ты молодец, Катюша. И защитила русских перед русским, и ткнула носом в еще одно наше подлое свойство – самих себя поливать грязью.

Он склонился и с нежностью поцеловал жену в висок, под завитком каштановых волос.

На палубу вышли Вагранов и Элиза. Поздоровались с Муравьевыми и тесно, бок о бок, встали у борта, любуясь панорамой речного разлива и о чем-то тихо переговариваясь.

– А ты, Николя, помнишь, какой сегодня день? – вдруг спросила Екатерина Николаевна, глядя на влюбленную парочку.

Муравьев, захваченный врасплох на патетической ноте, смешался и задумался.

– Ну? Ну? – поторопила жена, пряча за улыбкой легкую ехидцу.

– Да, конечно, дорогая, – облегченно вздохнув, улыбнулся и муж. – Сегодня ровно четыре года, как мы с тобой познакомились в Ахене, и два года четыре месяца, как нас обвенчали в Богородицкой церкви. – Он склонился к ней и спросил вполголоса, заглядывая в глаза: – Ты не пожалела, что все так получилось?

На мгновение перед ее глазами мелькнуло лицо Анри и растаяло в сиреневой, как цвет багульника, дымке.

– Я никогда ни о чем не жалею, – сказала она. – Ни о чем!

3

Невельской в своей каюте собрал офицеров «Байкала». Кроме командира, их было восемь человек: лейтенанты Казакевич и Гревенс, мичманы Гейсмар и Гроте, офицеры корпуса штурманов поручик Халезов и подпоручик Попов, юнкер князь Ухтомский и лекарь Берг. Все проверены в сложнейших походных условиях, на каждого можно смело положиться.

– Господа, – начал командир, – вы, в общем, знаете, почему мы экономили время на стоянках, на ремонте после бурь и шквалов, коих на нашу долю выпало немало: нам нужен был его запас для исследования устья Амура. Командир порта Машин оказывает нам все возможное содействие в разгрузке, в том числе весь груз до Охотска пойдет на транспорте «Иртыш», и это также даст большую экономию. Так что теперь необходимый запас времени у нас есть, но… – Невельской сделал паузу и оглядел товарищей. Все имели самый внимательный вид, ни тени тревоги от его «но» не проскользнуло по молодым лицам. – Здесь, в Петропавловске, я получил от генерал-губернатора Восточной Сибири Муравьева секретное письмо, доставленное с курьером, и копию – только копию! – с инструкции, в основе составленной мной, но дополненной и представленной Муравьевым, через князя Меншикова, на утверждение императору. Еще из Рио-де-Жанейро я писал генерал-губернатору, что, если даже не получу высочайшее повеление, все равно отправлюсь к Сахалину и Амуру, но без его поддержки рискую подвергнуться тяжкой ответственности. Ко времени отправки своего письма Муравьев, видимо, мое еще не получил, как не получил и утвержденной инструкции из столицы. Он уведомляет меня, что летом будет в Петропавловске и на обратном пути думает встретиться со мною в Амурском лимане. Вполне возможно, что он привезет утвержденную инструкцию, но у нас нет времени ждать его здесь. Какие будут мнения? Первое слово, как всегда, самому младшему по званию. Слушаем вас, князь.

Юный юнкер, для которого плавание на «Байкале» было выпускным экзаменом в морском училище и который весь поход с исключительным рвением следовал морскому распорядку, покраснел, вскочил, одернув темно-зеленый мундирчик, и спросил: