меня скрутило, когда я посмотрела на разодранное горло Николины. На пустое выражение лица Жозефины. Николина, возможно, обрела покой со своим сыном, но обретет ли тот же покой Жозефина? Или Моргана?

Моргана равнодушно перешагнула через их трупы. Они волновали ее даже меньше, чем грязь под ногами.

– Твои соратницы мертвы, – тихо произнесла я. – Сдается мне, это ты осталась одна.

Кровавые ведьмы напряглись, когда Моргана остановилась и пнула Жозефину по лицу.

– Тем лучше!

С огромной печалью я смотрела на Моргану, а мои белые узоры между тем слабо колыхались. Я не могла убить ее ими. Не напрямую. Смерть была естественной, но убийство – нет. Правда, теперь это вряд ли имело значение. Когда я ухватилась за две стороны самого мира, пытаясь спасти Клода – бога, друга – от его собственной магии, я чуть не разорвала себя на части. Мои узоры слишком растянулись и восстановиться после такого уже не смогут. Некоторые и вовсе лопнули. Те, что остались, потускнели от усталости.

Но Моргана не знала об этом.

Я внимательно всматривалась в каждый узор, искала средство, чтобы отвлечь Моргану, подойти ближе, ослабить ее на долгое время и после этого наконец нанести удар. Я осторожно направила узоры наружу.

– Ты хоть кого-нибудь любила в своей жизни, мама?

Моргана усмехнулась и вскинула руки.

– Любовь. Я проклинаю само это слово.

– А тебя кто-нибудь любил?

Она прищурилась, глядя на меня. Вопросительно скривила губы.

– Да. Я любила тебя, – тихо призналась я. – Когда-то любила. И отчасти до сих пор люблю, несмотря ни на что.

Я шевельнула пальцем, и вода из реки ровно и бесшумно потекла по траве у нас под ногами. Она растопила снег. Смыла кровь. Если Моргана и заметила, то никак этого не показала. Ее лицо было искажено от злости, но она смотрела на меня, как зачарованная. Словно никогда не слышала, чтобы я говорила ей это, хотя я говорила это тысячу раз. По щеке у меня скатилась одинокая слеза, и узор рассеялся. Слезу за реку. Обе таили в себе бесконечную глубину.

– Ты подарила мне жизнь, – продолжила я, уже громче и быстрее, чем хотела. Слова сами вырывались потоком. – Конечно, я любила тебя. Думаешь, почему я позволила приковать себя к алтарю? В шестнадцать лет я была готова умереть за тебя! За свою мать. – Упала еще одна слеза, и вода потекла быстрее. Она уже касалась подола Морганы. – Ты не должна была просить меня о таком. Я твоя дочь.

– Ты никогда не была моей дочерью.

– Ты подарила мне жизнь.

– Я подарила тебе цель. Что еще мне было делать, дорогая? Баюкать тебя на руках, пока чужие дочери гибли? Пока они горели в огне? Ценить твою жизнь больше других?

– Да! – Признание вырвалось, обдав меня холодом сожалений, и я тут же сжала руку в кулак. Вода у ног Морганы замерзла, превратившись в лед и поймав ее в ловушку. – Ты должна была ценить меня – должна была защищать меня, – потому что только я одна все еще люблю тебя!

– Ты просто дура! – прорычала Моргана, и из кончиков ее пальцев вырвался огонь. – И такая предсказуемая.

От взмаха ее руки лед растаял и земля высохла, проложив огненную дорожку ко мне. Но огонь не обжег меня, а прошел сквозь меня – прямо внутрь. Температура у меня резко подскочила, кровь буквально закипела, мышцы свело судорогой, а перед глазами все поплыло. Вскрикнув, Селия попыталась броситься мне на помощь, но кровавые ведьмы удержали ее, отпрянув от Морганы. В страхе и ненависти.

На ответ у меня было лишь несколько секунд. Я схватилась за другой узор, и ближайшее ко мне дерево засохло и почернело, превратившись в пепел.

Лев на плаще Огюста начал оживать.

Я упала на колени, изо рта у меня повалил дым, а лев глубоко вонзил зубы в шею Морганы. Она закричала и развернулась, вытаскивая нож из рукава, но оживающий лев вцепился ей в спину. Его мышцы и сухожилия пугающе стремительно восстанавливались. Там, где были рукава, поднялись могучие лапы, которыми лев схватил Моргану за плечи. Задними лапами он бил ее по спине.

Огненная хватка Морганы рассеялась, когда та отвлеклась, и я попыталась подняться и сделать вдох.

Моргана вонзила клинок в грудь зверя. Тот издал последний рык и обмяк. Она швырнула его тушу в мою сторону. Кровь лилась у Морганы из ран на шее, плечах, ногах, но ей все было нипочем. Она сжала руку в кулак.

– И это все, на что ты способна?

Под броней, на коже, я ощутила какое-то щекотание. Словно кто-то по мне бегал.

– Можешь называть себя Госпожой Ведьм, можешь губить деревья и разливать реки, но ты никогда не познаешь эту магию так, как познала ее я. Ты никогда не завоюешь ее силу, как когда-то завоевала ее я. Взгляни на себя. Магия уже ослабила твой и без того слабый дух. – Теперь Моргана наступала всерьез, в ее глазах горел яростный блеск. – Богиня ошиблась с выбором, но мне не нужно ее благословение, чтобы одолеть тебя.

Отползая назад, едва слыша ее, я поспешно оттянула свои доспехи.

Сотни пауков вырвались из моей тканой брони. Из своего собственного шелка. Они волной пробежали по моему телу, пронзая мою кожу своими клыками. Каждый укус отдавался уколом боли, покалыванием и онемением. Невольно вскрикнув, чувствуя, как бешено колотится сердце, я раздавила всех, до кого дотянулась, смахивая их трупы со своих рук, ног, груди…

– Ты была рождена, чтобы стать бессмертной, Луиза.

Моргана вскинула руки, изливая свою ярость, разочарование, вину в новый всполох огня. Я откатилась подальше от ее пламени, раздавив последних пауков, и схватила шкуру льва, чтобы защититься.

– Пусть тебе и было суждено умереть, твое имя жило бы вечно. Мы могли бы сотворить историю вместе, вдвоем. Можешь презирать меня сейчас, можешь вечно ненавидеть меня, но я отдала все – пожертвовала всем – ради тебя. Ради любви.

Я укрепила мех узором и присела. Трава под ногами у Морганы загорелась. Она с шипением отпрыгнула.

– Ты даже не представляешь, как печально было твое рождение. Даже ты не можешь представить, какое горе выпало на мою долю. Я должна была убить тебя еще тогда. Я занесла клинок, чтобы вонзить его в твое новорожденное сердце, но ты… ты сжала мой палец. Вцепилась в меня кулачком, моргая незрячими глазками. Такая тихая. Такая счастливая. Я не смогла убить тебя. В одно мгновение ты смягчила мое сердце. – Ее пламя внезапно угасло. – В тот день я подвела наш народ.