– Ха! – выкрикнул Локк. – Обещает она!

– Значит, доверять мы друг другу не намерены?

– Это тебе мы доверять не намерены. Не я же…

– Не надо переходить на личности! – Сабета с нескрываемым раздражением уставилась на Локка.

По собственному опыту Локк хорошо знал, что Сабета, загнанная в угол, пышет злобой, в отличие от Жана, который в таких случаях наливался холодной яростью. Сейчас ясно было, что Сабета не представляет, как выкрутиться. Внезапно Локк сообразил, что и сам оказался в смехотворном положении, – ему ничто не угрожало лишь до тех пор, пока он в буквальном смысле слова держал Вордрату за яйца.

– Мне надо с тобой поговорить, – медленно произнес Локк. – И больше ничего. Похищать тебя я не собираюсь и пальцем тебя не трону. Клянусь памятью двоих мужчин, которые были дороги нам обоим.

– О чем ты…

Свободной рукой Локк изобразил два условных сигнала, знакомых Сабете с детства:

«Кало. Галдо».

Сабета посмотрела ему в глаза; в холодном взгляде что-то мелькнуло… Облегчение? Наконец она резко произнесла:

– Уходите все. Моих гостей без моего приказа не трогать. Отпусти Вордрату.

Локк разжал пальцы. Доверенный секретарь, обессиленно сползя по стене, свернулся на полу жалким клубочком. Охранники Сабеты медленно вышли из зала.

Жан склонился над Вордратой.

– Я его отсюда уберу. А вы пока побеседуйте. – Жан с легкостью подхватил щуплого секретаря на руки и вынес его за дверь.

Локк с Сабетой снова остались наедине.

– По-моему, не стоит употреблять эти имена как волшебное слово всякий раз, когда между нами возникает… взаимонепонимание, – укоризненно промолвила Сабета.

– Мне и самому тошно. Но я же не виноват, что…

– Да брось ты!

– Нет уж! – вскричал Локк, дрожа от голода, гнева и возмущения. – Ты от меня так просто не отделаешься. Я не позволю тебе попирать мои чувства только потому, что они мешают твоим замыслам.

– Твои чувства? Мы оба выполняем задание картенских магов, а не в детские игры играем.

– Ты моей слабостью воспользовалась.

– Ну да, – кивнула она. – Как нас с тобой учили. Я тебя обманула, потому что хотела тебя обмануть. Да, мне очень жаль, что это причинило тебе боль, но у нас такая работа.

– Я не о том. Ты меня не просто обманула, ты сыграла на моих чувствах. О которых тебе прекрасно известно. Потому что у меня есть единственное слабое место – ты. А ты этим воспользовалась.

– Ну конечно, женщина всегда виновата в том, что мужчина думает не головой, а причинным местом. Знакомая история. И что теперь, жизнь кончилась? Мир остановился?

– Сабета, я же не маленький. Я не о постели тебе толкую, а о доверии.

– Я тебя в плавание отправила для твоей же пользы, Локк. Не только потому, что о здоровье твоем беспокоилась, и не только для того, чтобы ты мне не мешал. Я так и знала, что из-за своего дурацкого наваждения ты не успокоишься, пока мозги в лепешку не расшибешь.

– Великолепно! Замечательно придумано! – воскликнул Локк. – По-твоему, за эти девять дней я о тебе и не вспоминал ни разу?!

Ей хватило совести отвести глаза.

– И о чем ты вообще говоришь? Сначала заявляешь, что объяснять ничего не намерена, теперь утверждаешь, что это все для моей же пользы! – Локк, разгорячившись, расстегнул ветхий, слишком просторный камзол для верховой езды, позаимствованный в дилижансе. – Между прочим, ты не дурацкое наваждение!

– Я – взрослая женщина, которая пытается тебе объяснить, что нельзя перевести часы на пять лет назад из-за того, что тебе недостает смелости еще за кем-то приударить.

– Ах, это мне смелости не хватает? Да кто ты такая, чтобы о моей смелости рассуждать?! Ты вообще знаешь, какая смелость нужна, чтобы к тебе подступиться? Чтобы твое проклятое самовлюбленное позерство – ах, я вся такая великая страдалица! – вытерпеть?!

– А ты самонадеянный, наглый и чванливый фанфарон!

– Вот посмей только сказать, что я тебе никогда не нравился, – процедил Локк, медленно подходя к ней. – Что ты меня всегда презирала. Что я ни капли твоего уважения не заслуживаю. Что тебе со мной было плохо. Ну скажи – и все будет кончено.

– Упертый, одержимый…

– Скажи, что ты меня видеть не рада.

– Нахальный…

– Я и сам все это знаю!

Внезапно они оказались в шаге друг от друга.

– Не ищи оправданий! – воскликнул Локк. – Скажи, что ты меня терпеть не можешь. Иначе…

– Ты… ой, Локк, если честно, то от тебя смердит. Вонь страшная.

– Да неужели? Наверное, в Картен лучше было вплавь возвращаться!

– А нечего было с корабля сбегать. Я, между прочим, строго наказала, чтобы вам каждый день ванну предоставляли.

– Если ты так хотела удержать меня на корабле, надо было самой там остаться, – возразил Локк.

– Наряд у тебя нелепый… – Сабета задумчиво коснулась пальцами его щеки, отчего Локк едва не лишился чувств. – И ноги колесом. И похоже, ты с дороги всю пыль собрал…

– Ага, не можешь! Не можешь ведь, правда?

– Чего не могу?

– Не можешь меня прогнать. Не можешь мне честно в глаза взглянуть – и солгать. Ты вовсе не хочешь со мной расстаться.

– Я с тобой объясняться не намерена.

– Сабета, ты лучше камзол свой запахни, а то из-под него совесть выглядывает.

– Мы оба на службе у картенских магов, – сердито прошептала она. – Мы оба приехали сюда по своей воле – и потому, что другого выбора у нас не было. Так что сейчас мы оба оказались в весьма шатком положении. А если нас заподозрят в чрезмерном дружелюбии, то один из нас погибнет.

– Знаю, – кивнул он. – Мы должны действовать осмотрительно. Между прочим, личную жизнь нам никто не запрещал.

– Увы, наша личная жизнь неразрывно связана с нашими делами. – Сабета со вздохом стряхнула с камзола пыль, слетевшую со щеки Локка. – И все дела у нас – личные.

– Отужинай со мной.

– Что?

– Я тебя на ужин приглашаю. Ну знаешь, трапеза такая. Мужчина обычно приглашает женщину на ужин. Вот если не веришь, кого хочешь спроси, тебе подтвердят.

– И ради этого ты моему секретарю яйца выкрутил?

– Ты же сама сказала, что мы не дети и в детские игры не играем. Мы сами в ответе за свою жизнь и, что бы ни происходило, сами ею распоряжаемся. Вот пожелаем – и переведем часы назад. Наши часы, что хотим, то и делаем.

– Это безумие.

– Нет. Две недели назад больше всего на свете я хотел умереть. Вот это было безумие. Две недели назад я вот настолько к нему приблизился… – Он сжал в щепоть большой и указательный палец. – На черном пороге смерти стоял. И после этого всякой хренью больше заниматься не намерен. Может, это все остальное и усложнит. Ну и пусть. Ты – мое главное осложнение. И я хочу его больше всего на свете. Ты – мое любимое осложнение. Даже когда ты мое доверие предаешь.